Энн Райс - Черная камея

"Больше ничего? – спросил я с изрядной долей сарказма. – Или можешь еще в чем-то признаться?"

"Квинн, – серьезно сказала она, – возможно, теперь это и смешно прозвучит, но я всегда поступала так, чтобы тебе было лучше. Я никогда не отрицала существование Гоблина. Путь, который я намеренно выбрала, был другим, более осторожным. Я вовсе не собиралась одобрять Гоблина или укреплять его позиции, можно и так сказать, потому что никогда не знала, хорош он или плох. Но раз у нас сегодня такой откровенный разговор, то, так и быть, скажу, что Большая Рамона видит Гоблина почти так же, как я, – неким завихрением в воздухе. Ни больше ни меньше. И Жасмин это тоже видит".

Я был сражен и вдруг почувствовал себя очень одиноким. Ближайшие друзья и родня, как оказалось, всю жизнь мне лгали, и я всем сердцем пожалел, что Линелль умерла. Я молился, чтобы ко мне пришел призрак Линелль – раз у меня такой дар общаться с привидениями и призраками, – я молился тихо, неслышно, пребывая в уверенности, что Линелль сможет объяснить мне все то, что теперь обнаружилось.

"Дорогой племянник, – произнесла тетушка Куин (чем я становился старше, тем чаще она ко мне так обращалась, и теперь произнесла эти слова как-то очень мило: с одной стороны, официально, а с другой – очень по-домашнему), – ты должен понять, что я всегда относилась к твоим способностям весьма серьезно. Но никогда не знала, хороши ли они для тебя".

На меня вдруг снизошло откровение: благодаря ее словам, а может быть, и всему остальному, я почувствовал уверенность, что мои способности даны мне не навсегда. И разрыдался. Вынув из кармана носовой платок, я попытался им прикрыться, но ничего не получилось, и тогда я полушепотом (другого голоса у меня не было) рассказал ей о том, что в сумерки на меня накатывает паника и приходят мысли взять пистолет Папашки и покончить с жизнью. Я рассказал тетушке о том, как в тот день, когда ко мне явилась Ревекка, я сидел на ступенях крыльца, любовался золотым закатом и обращался ко всем существующим силам, чтобы они избавили меня от этой муки, – все, что угодно, только не это. Я не запомнил тогдашней своей молитвы. Не помню ее и сейчас. Возможно, тетушке я передал более точную версию. Не знаю.

Наступила абсолютная тишина, а когда я посмел поднять глаза, то увидел слезы на ее щеках. За спиной тетушки, у столбика кровати, стоял Гоблин, опять совсем как живой. Он тоже плакал и протягивал ко мне руки, словно собираясь обнять и убаюкать меня.

"Прочь, Гоблин! – резко бросил я. – Ты мне сейчас не нужен! Оставь меня в покое. Ступай, найди мне Линелль! Полетай вместе с ветром, делай что угодно, только уйди отсюда".

Он ярко вспыхнул, так что проявились все до одной его черточки, и я понял по его лицу, что он обижен, оскорблен, недоволен. А потом он исчез.

"Не знаю, ушел он совсем или все еще находится в этой комнате, – признался я тетушке Куин. – Что касается Ревекки, то я должен добиться для нее справедливости. Я должен, если только сумею, узнать, что с ней сделали в том доме".

Тетушка Куин промокнула салфеткой голубые глазки, и мне стало совсем плохо, оттого что я заставил ее плакать.

Я вдруг понял, что люблю ее несмотря ни на что, она была мне нужна, и я чувствовал себя очень несчастным из-за того, что еще минуту назад сердился на нее. Я поднялся, обошел вокруг стола и, опустившись на колени, обнял хрупкую фигурку и несколько секунд в полной тишине не размыкал рук.

Потом я взглянул на ее блестящие туфельки на шпильках, с ремешками вокруг щиколоток, и, рассмеявшись, поцеловал оба подъема, а следом – пальчики.

"Тарквиний Блэквуд, ты законченный псих, прекрати сейчас же, – велела она. – Сядь на место, как хороший мальчик, и налей мне еще шампанского".

Мы успели прикончить одну бутылку, поэтому я откупорил другую с апломбом мальчишки, который несколько лет помогал обслуживать постояльцев элегантного отеля, и налил пенистое вино в высокий бокал.

Тетушка, разумеется, отругала меня за мысли о самоубийстве. Она пришла в ужас, услышав, что я часто представляю, как подношу к виску пистолет. Я поклялся, что никогда так не поступлю, пока жива она, пока жив Папашка, пока жива Жасмин и пока живы Большая Рамона и Лолли, после чего прибавил к списку имена всех работников фермы и Обитателей Флигеля. Я говорил искренне и убедительно.

"Но пойми, я пытаюсь рассказать тебе о другом, – продолжал я, после того как мы оба успокоились и чуть-чуть захмелели. – Все эти духи и привидения появляются не просто так, а откуда-то. Должно быть, я произнес нечестивую или опасную молитву и тем самым вызвал из темноты Ревекку".

"Вот теперь ты рассуждаешь разумно, мой дорогой мальчик", – заметила тетушка.

"Конечно, тетушка Куин. Я не потерял рассудка. Никогда не забуду, как она заставила меня зажечь лампы. Ни за что больше не стану пешкой в ее руках. Подобное не повторится. Я слишком осторожен и хорошо владею ситуацией, когда сталкиваюсь с такими существами, можешь мне поверить, но я обязательно должен выяснить, что с ней сделали, и только она одна может рассказать мне, причем только там, где обладает наибольшей силой, то есть на острове Сладкого Дьявола, в том странном доме".

"Туда ты не поедешь, Тарквиний, если только Папашка не поедет с тобой! Ты понял?"

Я не ответил, но потом все-таки высказал то, что было у меня на уме:

"Папашке сейчас не стоит отправляться на болота. Он себя неважно чувствует. Перестал быть бодрым и здоровым, в последнее время почти ничего не ест, а там жара, комары... Нет, нельзя мне брать с собою Папашку..."

"Тогда кого, Тарквиний? Ибо, Бог свидетель, одного я тебя не отпущу".

"Тетушка Куин, – сказал я, – завтра утром я отправлюсь на остров, и меня ничто не остановит. Я бы поехал прямо сейчас, если бы не кромешная тьма".

Она перегнулась через стол.

"Тарквиний, я тебе запрещаю. Нужно ли мне напоминать, что ты сам рассказывал о мавзолее из золота и свидетельствах чьего-то присутствия в Хижине Отшельника – о столе и золотом кресле! Кто-то наведывается на остров. И почему, скажи на милость, если надгробие выполнено из золота..."

"Я сам не знаю ответов на все вопросы, но должен туда вернуться. Как ты не поймешь, я должен иметь свободу, чтобы вызвать призрака и позволить ему все мне рассказать..."

"Ты хочешь вызвать привидение, которое тебя соблазнило! Привидение, которое воспользовалось своими чарами, своей чувственностью настолько ощутимо, что ты по-настоящему лишился с ним невинности? Я правильно тебя поняла – ты именно ее хочешь вызвать?"

"Я должен туда поехать, тетушка Куин, и, честно говоря, мне кажется, что ты на моем месте поступила бы так же".

"Для начала, я бы поговорила с отцом Кевинином – вот как бы я поступила. Мне очень хотелось бы, чтобы ты так и сделал. Давай утром ему позвоним".