Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Лютик сказал родителям, что он побывал в призрачном городе. Но они не придали значения его словам. Мало ли какой сон приснился ребенку!
Зато Марсианка, выслушав рассказ Лютика о призрачном городе, задумалась. Она ведь уже слышала про этот город, про него ей рассказывал брат.
Брат несколько лет состоял в каком-то оккультном обществе – секта не секта, но, в общем, мутная какая-то организация. Кончилось тем, что всех арестовала полиция по обвинению в групповом убийстве во время ритуала с человеческим жертвоприношением. Был суд, и лишь двое из организации чудом отвертелись от тюрьмы, один из них – как раз Андрон.
Он много знал такого, что обычным людям знать не положено. Знал, кроме прочего, и о существовании тайных городов, Андрон называл их фантомными.
– Слыхала про фантомные боли? – говорил он сестре. – Это когда руку отрезали, а она болит, словно у тебя рука-призрак из тела растет. Вот так и фантомные города. Боль в пустоте.
Брата иногда нелегко было понять: он часто напускал тумана, говоря о чем-то тайном и скрытом.
Марсианка и брата расспрашивала, и Лютика, слова их сопоставляла, все думала-думала, и так постепенно у нее нарисовалась общая картина.
В призрачных или фантомных городах – ей больше нравилось определение «фантомный», хотя означало оно то же самое, что «призрачный», но звучало куда лучше, – так вот, в фантомных городах обитали мертвые, но не все, а только дети и умственно отсталые взрослые. Те, кто умирал в здравом, развитом уме, в фантомные города не отправлялись, они попадали в загробный мир, в фантомных городах задерживались только недоумки.
Находились эти города не в загробном мире, а в нашем, но не сказать, что прямо в обыденности, нет, города прятались в каких-то скрытых местах. Есть у нас такие углубления, где обитают мертвецы. Это словно гнойники, через которые гной, скрытый под кожей, выходит наружу. Так и в тех тайных местах гной загробного мира выступал на поверхность привычной реальности и отравлял ее, изменял ее законы, приближал их к законам смерти.
Фантомные города – что-то вроде Чистилища, только мертвые там очищаются не от грехов, а от своего детского разума, иначе ведь они не способны мучиться после смерти. Надо знать, что мучения мертвых производит их собственный разум, не что-то иное, не что-то внешнее.
Жизнь после смерти – это ад, а корень мучений – внутри каждого мертвеца. Разум человека – это на самом деле пыточная машина, хитроумное приспособление для самоистязаний.
Люди просто мало разбираются в свойствах собственного разума, не понимают его назначения, всю жизнь используют его мимо цели, как дикарь, который гвозди забивает микроскопом. Лишь после смерти открывается настоящее предназначение разума, когда разум превращает загробное существование в бесконечную череду изощренных пыток, пользуясь для этого неожиданными свойствами, которые всегда имелись у разума, но лежали в нем на самом дне – скромные, тихие, незаметные, – дожидались часа.
Чтобы терзать и мучить человека, разум должен быть достаточно развит. В неразвитом состоянии он мало на что годится. Вот для того и нужен фантомный город. Он развивает разум у мертвецов с помощью страха. Разум взрослеет, и тогда для мертвеца открываются врата в новый мир – в адскую пропасть мучений.
Атеисты, которые не верили ни в Бога, ни в черта, ни в собственную душу, наивно считали, что разум развивается через труд. Говорили такие смешные вещи, якобы обезьяна начала трудиться, и в труде у нее развился разум, и глупая тварь стала человеком. Если эту теорию рассказать бобрам, они просто умрут от смеха. Обезьяна начала трудиться! Это бобры всегда трудились, так трудились, как не снилось ни одной обезьяне, но людьми не стали ни на грамм. Атеисты – те еще сказочники!
Зато один древний мудрец сказал верно и точно: «Начало премудрости – страх». Так сказал царь Соломон. Не труд развивает разум, а страх развивает его. Для того и существуют фантомные города – чтобы погружать мертвецов в глубины страха. Это, в сущности, воспитательные концлагеря для мертвых детей.
Андрон рассказывал Марсианке:
– У каждого города на планете есть фантомный двойник. Он как паразит, который высасывает из города мертвецов. Все наши, – он имел в виду членов своего общества, – знали об их существовании. Есть специальные медитации, чтобы проникнуть в фантомный город, мы ими пользовались.
– А зачем это надо, туда проникать? – любопытствовала Марсианка.
– Эх, Маришка, тебе такого не понять! – мечтательно улыбался Андрон. – За страхом мы туда ходили.
– За страхом? – удивлялась она.
– Знаешь, чем отличается человек от животного? – спросил он и тут же ответил: – Тем, что человек способен испытывать мистический, метафизический страх – страх высшего порядка. А у животных и страх животный. Страх перед болью и смертью, другого им не дано. Поэтому если хочешь подняться над уровнем примитивного животного существования, то надо возвышаться через мистический страх. Каждый приступ такого страха, тобой пережитый, поднимает тебя на одно деление вверх. Но вот беда: нет его в нашем мире, мистического страха. Точнее, на поверхности нет, а в темных складках, в сокровенных гнойниках он есть – там, где фантомные города, где трясины реальности.
– А почему все так несправедливо? – возмущалась Марсианка. – Почему после смерти – фантомные города и ад? А где Бог, где рай?
– Справедливо – то, что логично, – отвечал Андрон, – а эта система как раз такая, логичная, и есть. Бог – это уже за пределами логики. Какая-то там вечная любовь, которую не докажешь и не выведешь ни из чего. Нет, Маришка, я такого допустить не могу! Зато страх, зло, мучение, ад – все это логично, как… – Он пошевелил пальцами, словно бы нащупывал в воздухе пояснительный пример, и наконец поймал его: – Как падение по закону гравитации. Ты, если из окна выпадешь и в лепешку расшибешься, тоже, небось, скажешь, что это несправедливо, да? Почему, мол, из окна на первом этаже можно выпрыгнуть без вреда, а с нашего шестого – уже все, кранты? И где же Карлсон, который живет на крыше, ловит маленьких девочек, выпадающих из окон, и разбиться им не дает? Нет, Маришка, ты лучше себе голову не забивай всякими карлсонами и боженьками, чтобы зря не обнадеживаться. Каждая лишняя надежда в твоей голове – это лишний облом, лишний повод для разочарования. А ведь разочарование может быть очень жестоким и очень болезненным. Зато никогда
