На полпути в ад - Джон Коллиер
Анри и его Мари так и поступили.
– Сними перчатки, – попросил он, – и я угадаю твою судьбу.
Она охотно сняла перчатку с правой руки, которую грациозно протянула в его сторону.
– Нет, – возразил он. – Прошу тебя, сними обе перчатки.
Мари залилась краской, замялась и с томительной неспешностью стала стягивать вторую перчатку.
– Похоже, она не очень легко снимается, – заметил Анри.
– Ты слишком многого хочешь, – ответила она. – Это только наше первое свидание. Я не думала, что ты попросишь меня снять перчатки.
«Наконец-то, – подумал Анри, – я нашел простую и добродетельную девушку, которая совершенно уникальна в мире 193… года».
– Мари! – воскликнул он, прижимая ее руки к губам. – Я обожаю тебя всеми фибрами души и умоляю стать моей, я жажду, я сгораю от желания умереть за счастье стать твоим мужем!
– О! – ответила она. – Это невозможно.
– Значит, ты меня не любишь, – проговорил он. – Я слишком рано признался.
– Нет-нет, – возразила она. – Может, и люблю. Но как я могу тебе ответить? Придется ждать год, может, два или даже три.
– И что с того?! – воскликнул он. – Я подожду. Вообще-то, мне надо накопить очень много денег.
Он рассказал ей о планах открыть мебельный бизнес, о ситуации со своей пожилой матерью, с которой другие родственники обращались совершенно отвратительно.
Мари была менее подробна в рассказах о своей жизни. Однако сказала, что обращаются с ней очень строго, и она едва ли может пригласить в дом молодого человека, с которым познакомилась в таком неподходящем месте, как автобус.
– Да, затруднительно получается, – сказал Анри. – Но так, в принципе, и должно быть. Рано или поздно мы что-нибудь придумаем. А до той поры мы обручены, ведь так? Давай приходить сюда каждое воскресенье.
– Мне будет очень нелегко ускользать из дома, – сказала она.
– Не тревожься об этом, – ответил он. – Все устроится само собой. А тем временем мы обручены. Поэтому я могу тебя обнять.
Последовала пауза, во время которой Анри испытал блаженство, доступное лишь молодым людям субтильной комплекции в обществе таких девушек с дивно округлыми формами, как Мари. В конце дня Анри уже представлял свою будущую женитьбу так же подробно, как костюм и трость. «Они правы, – подумал он, – человеку допустимо получить немного счастья за наличные».
Домой он ехал счастливейшим молодым человеком в Марселе или, если уж на то пошло, во всей Франции, а на следующий день принес новую трость на работу, потому что не мог перенести расставания с ней.
В тот вечер в автобусе он внимательно разглядывал людей на каждой остановке. Он чувствовал, что судьба может подарить ему возможность нечаянно взглянуть на возлюбленную. И, конечно, после пары ложных тревог он заметил ее плечо и линию шеи – она стояла на остановке среди кучки людей в двух-трех сотнях ярдов от него. Этот изгиб он узнал бы где угодно.
Сердце у него заколотилось, руки затряслись, и он чуть не выронил трость. Когда автобус остановился, он повернулся, чтобы поздороваться с ней. К его ужасу и смятению, она, похоже, его не узнала и предостерегающе нахмурилась, когда он шагнул ей навстречу.
Анри увидел, что у нее за спиной стоит старик лет восьмидесяти, этакая исполинская развалина с тусклыми ввалившимися глазами, клочковатыми седыми усами в каких-то пятнах и двумя-тремя желтыми зубами во впалом рту. Он уселся рядом с очаровательной Мари и сложил огромные грязные руки, вены на которых выступали, словно веревки, на рукоятке дешевой трости – каком-то ужасе, вырезанном из бамбука. Одет он был в дорогое черное сукно, какое носят зажиточные крестьяне.
Анри впился глазами в эту пару. «Наверное, это ее отец», – подумал он.
Однако взор влюбленного не так-то легко обмануть. Анри совершенно точно знал, что старик ей не отец. Он попытался подвить в себе острое чувство беспокойства. «Он очень старый, – думал Анри. – Куда вероятнее, что это ее дедушка. Возможно, ей приходится что-то от него сносить. Уж очень фамильярно он уселся рядом с ней. Как же жаль, что мы не можем пожениться сразу!»
В этот момент к старику подошел кондуктор и сунул ему под нос машинку с билетами.
– Спросите деньги у мадам, – глухо пророкотал старик.
Анри сидел, будто громом пораженный. «Этого не может быть, – вновь и вновь твердил он себе. – В конечном итоге, что может быть естественнее, чем мужчине называть свою спутницу „мадам“, замужем она или нет, когда он обращается к официанту, к кондуктору или кому-то в этом роде? К тому же старый дурак в маразме и сам не знает, что, черт подери, он говорит. Он думает, что рядом его жена, ее бабушка, он весь в прошлом».
На этой мысли перед его внутренним взором предстала ее левая рука в белой перчатке, которую она снимала так долго и с таким трудом.
«Она чистая, искренняя, серьезная и бесхитростная девушка, – думал он. – Да, но именно потому она с таким трудом снимала перчатку. Искушенная женщина сняла бы обручальное кольцо перед свиданием со мной. И тем ужаснее все это! Нет-нет, я схожу с ума. Он и вправду ее дедушка. Возможно, даже прадедушка. Ты погляди, какой он старый! Людей нужно убивать, прежде чем они доживут до таких лет. Глянь на его рот, на зубы! Одна мысль о том, что он ее муж и ласкает ее! Чушь! Я спятил. Это полный абсурд».
Тем не менее, он до конца недели прожил в ужасных мучениях, когда получил записку, что Мари может в воскресенье вырваться на пару часов. Она будет его ждать на том же месте в два пополудни.
Ничто не могло быть проще и утешительней, чем эта записка, дышавшая невинностью и теплотой. В двух словах были незатейливые ошибки, что всегда придает посланию искренности. Подозрения Анри исчезли так же внезапно, как и возникли. «Каким же я был негодяем! – думал он, спеша на свидание. – Буду молить ее о прощении. Встану на колени. Нет, не в этом костюме. Вообще-то, лучше об этом вовсе ничего не говорить. Не то
