Андрей Буровский - Сибирская жуть-7

— Ну, уезжаем, мужики? Жизни нам эта штука не даст…

— А что плохого она делает? Ну всплывает, ну смотрит… Жарко нам от этого? Или холодно? Никакого вреда.

— Пока вреда нет, а в любой момент может и быть… Оно зачем к нам ночью лезло?

— И в тот раз только схватило и подержало, а что, если начнет переворачивать?!

— А вот сейчас не держало…

Долго судили и рядили мужики, и порешили они обмануть «черта». На вечерний лов не ходить — возвращаться ночью не стоит, ходить только на утренний, и притом на разные озера. Так, чтобы отловиться — уже светает, а в случае чего — впереди целый день. И жить не на озере, а в деревне. «Горючки нажжем…», — стонал Сергей. Но все понимали — лучше все-таки «нажечь горючки», накрутить лишних двести километров по пересеченной местности, чем торчать ночью возле самого озера.

И что характерно: получилось!

Две недели друзья вторгались во владения коряги. Две недели вставали они в три часа, чтобы в четыре уже забросить удочки, и все таскали здоровенных щук, а к шести уже клев прекращался. Раза два что-то цепляло днище лодки, но достаточно было сказать что-то типа «мы т-тебе…» и все проблемы сразу решались. К семи друзья уже были в деревне, и оставалось только потрошить, развешивать для провяливания щук, спать да готовить еду. Достались щуки и бабе Кате, и старым знакомым, — как ни старались они как можно дольше остаться в больнице, а их, конечно же, выписали, и им опять угрожало «общее истощение».

— А сколько рыб вы привезли?

— Не считали, но больше двухсот. Я так понимаю, что мы вычерпали все три озера; самых крупных щук там если и оставили, то всего нескольких. И себе привезли, и родственников и знакомых угостили, все расходы окупили несколько раз.

— Сережа, а что это может быть, твоя коряга с глазами?

Сергей пожимает плечами. Здесь, в здании академического института, трудно говорить на такие темы, даже поедая вяленую щуку под разговор. Да и правда, кто знает? Водяного изображают совершенно иначе, в другом облике. Что на местных коряга производила колоссальное впечатление, это понятно. Но что это? Я никогда не слыхал ни о чем подобном. Сергей при всем его опыте — тоже.

Единственное, что я могу посоветовать заинтересовавшимся, — это поехать и разведать самим. Место, где лежат три озерца, старицы реки, я охотно покажу кому угодно.

Глава 3

МИФЫ ЕНИСЕЙСКОЙ НАВИГАЦИИ

…Лоцман в те дни был на свете единственным никем не стесненным, абсолютно независимым представителем человеческого рода. Да, в самом деле, у каждого мужчины, у каждой женщины, у каждого ребенка есть хозяин, и все томятся в рабстве. Но в те дни, о которых я пишу, лоцман на Миссисипи рабства не знал.

До появления гражданской авиации во многие районы Севера можно было попасть только одним способом: по реке. Допустим, из множества сел и деревень на юге края еще можно было приехать по зимней дороге: это в тех местах, естественно, где были лошади, и, соответственно, было кого запрягать в сани, когда установится зимник. Но даже из богатых русских деревень на лошадях вывезти можно не так уж много. То есть вывозили и кожи, и шкуры, и мороженое мясо, и замороженное молоко. Это замороженное кругами молоко почему-то особенно поражает воображение многих жителей Европы. А почему, собственно? Наморозить в кастрюле молоко совсем нетрудно. Потом молоко выколачивают из посуды, и получается ровный, удобный для счета круг. Такие круги легко накапливать хоть всю зиму, было бы желание, и я еще своими глазами застал эту торговлю молочными морожеными кругами. В 1950-х— начале 1960-х мороженые молочные круги на базаре продавались так же обычно, как говядина или барсучий жир. Впрочем, барсучий жир для жителя Европейской России, особенно обеих столиц, — тоже из области экзотики.

Ну вот, что можно увезти на санях, даже если ездить несколько раз за зиму? Продукцию охоты — шкуры, жир, мясо. Мясо и то не все, потому что туша лося потянет килограммов на триста, а сани поднимут от силы килограммов четыреста — если кони хорошие и если считать с ямщиком, тепло и, значит, тяжело одетым. Ну, продукцию животноводства — шкуры, кожи, шерсть, то есть то, что весит поменьше, а стоит все-таки побольше. Мясо можно везти в город только тогда, когда город не очень уж далеко, километров за двести-триста. Молоко повезут с еще меньшего расстояния — километров сто или двести.

А самая главная продукция крестьянина, хлеб? Эту главнейшую продукцию везти важнее всего — возможность торговать зерном делает хозяйство товарным, экономически состоятельным. Но везти хлеб труднее всего: хлеб тяжел и сравнительно дешев — если брать по весу, то дешевле мехов, даже дешевле кож. И до появления пароходов сибирское крестьянство вывозило хлеб по воде, но много ли увезешь на веслах (если плыть по течению) или если тащить лодку бечевой, по-бурлацки (против течения)? Крестьянство обрекалось на полунатуральное хозяйство — на то, чтобы самим и потреблять то, что произвели.

Впрочем, это мы пока говорим о местах обжитых, населенных. О местах, где давно проложены дороги, где пашни вытеснили тайгу, а сельские жители мало отличаются от жителей московской или воронежской губерний.

А ведь к северу от Ангары лежат и впрямь малодоступные для человека области, с совсем другими правилами жизни.

Три огромные реки впадают в Енисей — Ангара, Подкаменная Тунгуска и Нижняя Тунгуска. Ангару тоже называют иногда Верхней Тунгуской, но Ангара река совсем другая. На Ангаре, при всей суровости климата, коротком лете, зиме с морозами порядка 50 градусов растут сосновые леса, как и под Красноярском. На Ангаре можно с трудом, но все-таки вырастить хлеб. Плохой, но урожай той же самой ржи или пшеницы, что и в пятистах, и в тысяче километров южнее. На Ангаре вполне могут жить русские, и могут жить так же — ну, почти так же, как в более благодатных местах.

А вот на Подкаменной Тунгуске условия уже совсем другие. Тут нет сосновых лесов, тут растет опадающая на зиму лиственница. Тут вечная мерзлота — на десятки, на сотни метров вглубь от поверхности вся толща земли прослоена кристалликами льда. Попробуйте копать эту землю — и под лучами солнца земля оплывет, яма потеряет форму и превратится в грязную лужу. Летом вечная мерзлота оттаивает — сантиметров на 30—50, не больше. Неприхотливая лиственница разбрасывает цепкие корни везде по этому поверхностному слою. Стоят деревья далеко друг от друга — каждому из них нужно пространство. Даже на юге Сибири лес порой удручает европейца— очень уж низкий! На Украине, на юге России сосновый лес достигает высоты в 20—25 метров. У нас — только метров 15: ведь сосна тоже любит и теплое, долгое лето, и хорошо прогретую почву…