Сергей Пономареко - Седьмая свеча

  — Как там Галя поживает, бывшая соседка матери? — осторожно спросила она.

  — Оказывается, она такая умная, хоть наши парубки на нее внимания и не обращали, — сказала старушка. — Поступила учиться. В Киеве. На учителя. А родительскую хату продала — это она неправильно сделала! Когда могла, приезжала бы, картоплю выращивала, городину разную. Было бы подспорье в городе. Соседи бы помогли, я бы тоже на что-нибудь сгодилась. Неправильно сделала — все же родительская хата! Недавно приезжала, заходила ко мне. О тебе расспрашивала, адресок твой взяла, телефон. Часом, не звонила?

  — Звонила вчера. Мы толком с ней не успели договориться, связь прервалась. А у вас ее домашний адресок имеется?

  — Имеется, только она вскорости думает менять квартиру, переезжать. Далеко ей добираться до учебы.

  — Может, вы ее адресок дадите мне?

  — Почему не дать? Дам. — Старушка вооружилась громадными очками с одной поломанной дужкой и начала рыться в допотопном комоде, перекладывая множество бумажек, большая часть которых пожелтела от старости. — Вот ее адресок. Пиши. А как увидишь, то обязательно поклон передай, и скажешь, что ее адресок я дала.

  — Обязательно так и сделаю, — обрадованно сказала Ольга. — А как там матушка Софья, избавилась уже от своих болячек?

  — Выздоровела, выздоровела. Давно выздоровела. Такая ладная и важная ходит, как пава. С весны начнут строиться. Землю им выделили, возле самого ставка. И церковь должна скоро открыться новая! На Крещение обещают освятить. Из Киева приедут.

  — Знаю. Батюшка Никодим был в городе, заезжал. Гостинцев привез с огорода. Адресок мой он не у вас брал?

  — Нет, не спрашивал. Жалко. Если бы знала, что он к тебе собирается зайти, я бы и сама тебе чего-то передала. Яблоки закрученные, компот из вишни. Может, сейчас возьмешь баночки? А может, у тебя с собой и пустые есть?

  — Спасибо, но не могу, бабушка. Водитель посторонний человек, небось уже сердится. К теще ездил, весь багажник забил гостинцами, некуда класть. Меня просто попутно захватил.

  — Так чего ты его в холоде держишь? Зови сюда, пусть чаю попьет.

  — Некогда, бабушка. Спешит он. Побежала и я. Все же интересно, у кого батюшка Никодим мог мой адресок взять?

  — Ума не приложу. Кроме как у меня, больше не у кого. Ульяна скрытная была, никому его не давала, ты только мне после похорон и дала. Помнишь?

  — Да ладно, это неважно. Побежала я. Ой, забыла! Никак не уйду я, бабушка. Подруга просила узнать: кто в селе катает яйца, порчу снимает?

  — После смерти Ульяны и Мани, упокой Господи их души, никого нет!

  — А поблизости, в другом селе?

  — А Бог его знает. Слышала, в Сосновке — баба Аныся, а больше не знаю.

  — Спасибо, бабушка Маруся. Очень мне помогли. До свидания.

  — Бог в помощь! Может, все-таки возьмешь яблучек?

  Ольга села в машину и радостно сказала замерзшему, уставшему от ожидания Ивану Степановичу:

  — Кое-что начинает проясняться. Поехали прямо, только медленно. Заедем, проведаем материнский дом и поедем обратно, домой.

  Ее домашний адрес брала у бабы Маруси Галя, но не брала Софья. А где еще она могла его взять, разве что у Глеба? А заодно и ключи. А Гале зачем надо было спрашивать ее адрес, если она могла его узнать у Глеба? Все сходится на Софье. Завтра, на всякий случай, она перезвонит майору Бондарчуку и… — Вдруг она даже застонала от досады, почувствовав позывы к рвоте. Иван Степанович резко остановил «Жигули».

  — Что с тобой? — испугавшись, с тревогой в голосе спросил он ее.

  Немного придя в себя, она молча открыла дверцу машины, и ее начало выворачивать наизнанку, рвота была с желчью и кровью. В одно мгновение онемели ноги, голова поплыла кругом. Она почувствовала, что теряет сознание, и откинулась на Ивана Степановича. От кислого запаха, идущего из ее рта, его тоже стало немного мутить. Он слегка придерживал отяжелевшее бесчувственное тело, голова Ольги оказалась между ним и рулем, лишив его возможности выйти из машины. Интуитивно он стал массировать ей виски.

  Сознание вновь вернулось к ней, но уже не было ясности мысли. В голове обрывки мыслей водили сумбурный хоровод, возникали непонятные ассоциации. С большим трудом поймала мысль, поразившую ее перед приступом: «Как некто смог или смогла выйти на Глеба, ведь я никому не говорила, где он отбывает срок заключения?»

  Состояние ее здоровья с каждым днем становится все хуже и хуже. Необходимо завтра побывать в Сосновке у бабы Аныси, попытаться выяснить, уж не ее ли рук дело эта порча. Да и к Софье сегодня она уже не поедет. Завтра с утречка. Отец Никодим, по слухам, ранняя пташка. Как он уйдет, так она сразу же в дом. Сегодня никуда не хотелось ехать. Она с трудом подняла голову с колен Ивана Степановича и приняла сидячее положение.

  — Будем ночевать здесь. В доме матери. Доедешь до того дерева, сверни налево, в переулочек, и сразу останавливайся. Там оставим машину на ночь. Дальше пойдем пешком, здесь недалеко — пятая хата справа.

  — Не надо этого делать, Оля. Поедем лучше домой, по дороге заедем в больницу «скорой помощи». Тебе совсем плохо.

  — Я лучше знаю, что делать. Ты должен понимать, что у меня осталось не так много времени. У тебя есть в машине питьевая вода? Лучше, конечно, минеральная.

  — Сейчас принесу.

  Ольга пила воду мелкими глотками, постепенно приходя в себя. Самочувствие у нее несколько улучшилось.

  «Чувствую себя вместо очень плохо просто плохо», — подумала она и усмехнулась.

  — Оля, давай все-таки… — начал было Иван Степанович, но она его прервала.

  — Мы ночуем здесь!

  — Я боюсь оставлять автомобиль без присмотра, — робко возразил Иван Степанович.

  — Хорошо. Будешь ночевать в машине. Когда замерзнешь — придешь. Постучишь в окошко, я открою, отогрею. Дом не перепутаешь? Пятый с правой стороны, — напомнила она.

  Иван Степанович заехал в указанный переулок и остался в машине, раздираемый противоречивыми желаниями. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы больная Ольга находилась одна в пустом нетопленом доме, с другой стороны, он боялся бросить без присмотра «Жигули» — вдруг сельские умельцы «разуют» машину чужака, уволокут колеса, снимут магнитолу или спьяну бросят бутылку в лобовое стекло? С третьей стороны, он по-прежнему задавал себе вопрос: зачем ему надо было влезать в эту сомнительную историю? И снова уходил от ответа.

  За все время, пока колесили по селу, они не встретили ни одной живой души. Только иногда из темноты их облаивали собаки. А в этой части села не было слышно и собачьего лая. Село казалось вымершим.