Сергей Пономареко - Седьмая свеча

Милый друг, вы наивны! Самое современное ружье ночью в саванне не гарантирует того, что через мгновение вы из охотника не превратитесь в жертву. В этом глубокий смысл жизни: заглатывая кого-либо, не забудь оглянуться назад — может, и тебе уготовлено уютное местечко в чьем-то желудке.

Из африкано-полтавских побасенок

ПРОЛОГ

 Мягкий свет от множества свечей, расположенных вдоль стен, отражался от них, расплываясь, преломляясь в замкнутом пространстве, обволакивая две странные фигуры в белых балахонах. В узком длинном помещении, насыщенном запахами ладана и расплавленного воска, находились две высокие женщины, лица которых были едва различимы в полумраке.

  — Твое желание твердо и сердце не будет помехой в его исполнении? — спросила женщина постарше властно, но в то же время с нотками болезненности в голосе.

  — Сердце молчит, когда на плечах есть голова, — улыбнулась вторая женщина, — старое платье сжигают, а в новом норовят побыстрее покрасоваться. Ведь ты сама много раз проходила через это…

  — С возрастом становятся мудрее и в прошлом видят множество ошибок, которых ранее не замечали, — возразила первая женщина.

  — Нет, — не согласилась вторая. — Смиреннее. Ошибок в прошлом нет. Когда ты их совершаешь, ты другая, не та, которая вдруг замечает их и начинает анализировать. Просто со временем мы меняемся: прогибаемся там, где раньше не гнулись, становимся нетерпимее, где раньше прощали. Только зачем эти вопросы, ведь сегодня седьмой, заключительный сеанс, и тогда он станет мягким как воск и я вылеплю из него все, что захочу.

  — Воск прилипает, и его трудно оторвать.

  — Но зато легко соскоблить.

  — Ты разжигаешь пламя, в котором можешь опалить крылышки. Трудно возбудить любовь, но еще труднее в нужный момент ее погасить. Неразлучные подруги — любовь и ревность, антипод любви — ненависть. Это страшные силы, они могут выйти из-под контроля. Что ты будешь делать, когда тебе это уже не будет нужно?

  — А что делают со свечой, когда не требуется ее огонек? Ее гасят, а огарок либо прячут, либо выбрасывают. Приступаем?

  — Тебе виднее.

  Первая женщина достала из корзинки, находящейся у ее ног, маленького черного котенка и омыла его в глиняной миске, стоящей на резной деревянной тумбочке. Котенок слабо пищал, но не пытался вырваться. Когда его окурили ладаном, он чихнул. Первая женщина произнесла: «Всемогущий вечный Боже! Самодержец земли! Очисти и освяти Своей доблестью эту жертву, чтобы истекающая из нее кровь была Тебе приятна, так как Твоею милостью я имею власть по своему желанию убить ее или оставить жить. Ниспошли же Свое благословение жертве. Аминь».

  Вторая женщина, достав из тумбочки длинный нож, быстро резанула котенка по горлу, и тот захлебнулся кровью. Приняв тельце в свои руки, она окропила комнату по четырем углам, немного крови спустила в ту миску, в которой омывала котенка, и вода окрасилась в бледно-розовый цвет.

  Первая женщина произнесла:

  — Всемогущий милосердный Бог Моисея, Бог Авраама, Бог Иакова! Освяти это место и очисти его пролитием крови этой чистой жертвы, а вы, ангелы и духи, придите и соберите кровь, чтобы преподнести ее высшему Богу. Аминь.

  Вторая женщина достала лоскут кожи, на котором было что-то написано, поцеловала его и сказала: «Мельхидаэль, Барехас». Она положила его на пол, наступив на него ступней правой ноги, опустилась на левое колено и быстро зашептала:

  — Кланяюсь тебе и умоляю, прекрасная Луна и восхитительная звезда, заклинаю светом огня, находящегося у меня в руках, воздухом, мною вдыхаемым, воздухом, находящимся во мне, землею, на которой я стою; заклинаю именами Князей духов, первенствующих на тебе под неизреченным именем «ОН», все создавших, и тобою, прекрасный ангел Габриэль, вместе с князем Меркурием, Михаэлем и Мельхидаэлем; вновь заклинаю вас всеми именами Бога, чтобы вы прислали осаждать, мучить, терзать: тело, душу, дух и все пять чувств, чтобы он пришел ко мне исполнить мою волю; чтобы ни к кому не привязался в мире, кроме меня. Если он будет равнодушен ко мне, то чтобы он страдал, мучился и терзался. Идите скорее, Мельхидаэль, Барехас, Хазель, Фириэль, Мильха и все прочие, заклинаю вас именем Бога-живого — пришлите его ко мне немедленно исполнить мою волю. А я обещаю вас удовлетворить.

  Закончив, она тяжело поднялась, словно это заклинание забрало все силы, достала из тумбочки и поставила на кожаный лоскут более темную, чем остальные, свечу и зажгла ее.

  — Теперь он твой, и только смерть разлучит вас. Его смерть, — устало сказала первая женщина.

  Вторая не ответила — она неотрывно смотрела на огонек свечи и что-то тихо шептала про себя.

Глава 1

 Деревянные ворота, покрашенные веселой зеленой краской, были открыты настежь, и Глеб, не останавливаясь, въехал прямо во двор. Он здесь бывал редко, и каждый раз теща не разрешала ему заезжать во двор, заросший бархатистой травкой, поучала, что нельзя ездить на машине по живому. Сейчас он, к своему удивлению, увидел, что, несмотря на позднюю осеннюю пору, когда у деревьев вовсю позолотилась листва, трава все еще имела темный, бутылочно-зеленый цвет, лишь кое-где слегка тронутый желтизной. Сморщенное в осеннем насморке небо, словно старушка-плакальщица, которая никак не может разразиться слезами скорби по отошедшим в мир иной, вызывало желание поскорее дожить до следующего лета, жгучую потребность в тепле огня и солнца.

  Несмотря на вероятность близкого дождя, во дворе уже были выставлены длинные, потемневшие от времени столы из некрашеных досок и такие же лавки, казавшиеся грубыми и нелепыми рядом с ухоженным, свежевыкрашенным домиком. Столь дикое сочетание объяснялось неординарными событиями, имеющими только одну первопричину — отсутствие хозяйки. Глеб узнал о случившемся из утреннего телефонного звонка. Ему до сих пор не верилось, что эта высокая, худощавая и моложавая для своих лет женщина — старухой ее никак нельзя было назвать — вдруг отправилась в свое последнее путешествие, и теперь где-то рядом парит ее неугомонная душа, возмущаясь беспорядками, возникшими за столь непродолжительное время отсутствия хозяйки дома.

  Вдруг рядом раздались странные звуки, заставившие Глеба вздрогнуть, — это Ольга, его жена, удивительно спокойно воспринявшая известие о смерти матери, только теперь начала всхлипывать, а потом зарыдала. Высокая, спортивного сложения, страстная любительница мини-юбок, с задиристо рассыпающейся копной рыжих волос, обрамляющих худощавое лицо с небольшим изящным носиком, с вызывающе-дерзким взглядом зеленых глаз, ни при каких обстоятельствах не теряющая самообладания, Оля в одно мгновение неузнаваемо изменилась, как-то поблекла и съежилась. Когда она, внезапно постаревшая, сгорбившаяся, конвульсивно содрогаясь в плаче, кутаясь в черный платок, выходила из машины, в ней было трудно узнать спокойную молодую двадцатидевятилетнюю женщину, которая всю дорогу слушала развлекательные передачи радио «Европа-плюс». К ней бросилось несколько пожилых женщин, и их причитающие голоса слились в скорбном хоре, оплакивая безвременно ушедшую бабу Ульяну.