Сергей Пономаренко - Ведьмина охота

Бросаюсь в сторону газона, перепрыгиваю через кусты самшита и замираю за ними. Самшит посажен так, что образует сплошную стену вдоль дорожки, и я смогу под его прикрытием отползти куда подальше. Но не сейчас — уже слышатся приближающиеся вкрадчивые шаги. Жаль, что я не обладаю способностью крота зарываться в землю!

Вспыхивает яркий свет фонаря-прожектора, он бьет далеко, шаги уже рядом со мной, меня и незнакомца разделяют только кусты самшита. Задерживаю дыхание, зарываюсь лицом в траву, которая пахнет гнилью и тленом. Я едва сдерживаю себя — так хочется вскочить, рвануть к забору и, перемахнув через него, скрыться. Высота забора — не менее двух метров, и я не уверена, что мне удастся преодолеть его с первой попытки, а второй у меня не будет. Поэтому лежу и про себя молюсь.

Луч фонаря, закончив ощупывать дальнюю часть территории, приближается ко мне. Ужасно то, что этот человек обнаружит меня до того, как я это пойму. Сдерживаемое дыхание разрывает грудь, воздуха не хватает. И я уже готова на все, только бы эта мука ожидания быстрее закончилась. Луч фонаря останавливается всего в полуметре от меня и прыгает в сторону. Слышу удаляющиеся шаги.

Я спасена!

Переворачиваюсь на спину и наконец дышу полной грудью. Хочется плакать и смеяться, но сдерживаю себя: любой шум может выдать меня, ведь убийца находится неподалеку. У меня нет сомнений, что это Мартин или его посланец смерти, ведь, кроме Мартина, никто не знает, что я здесь.

Ожидание кажется бесконечным, но я умею ждать. Знаю, что Мартин, если это он, не останется ночевать в доме — ему надо возвращаться в больницу. Не получилось у него, как задумал: я избежала ловушки! Наконец слышу, как он заводит двигатель автомобиля и уезжает. Я, обессиленная, продолжаю лежать на траве. Представляю, что было бы, если бы Мартин приехал на полчаса раньше, когда мой дух витал в прошлом, а беззащитное тело находилось в доме. Тогда бы меня ничто не спасло!

Теперь надо думать, как поскорее убраться отсюда, причем как можно дальше. Пора возвращаться в Киев! Но куда я пойду ночью? Сейчас около трех часов, ближе к пяти начнет светать, и тогда я смогу отправиться в путь. Насколько помню карту из Интернета, через Жовкву проходит железная дорога, можно доехать до Ковеля, а уже оттуда — до Киева. Несмотря на серьезность ситуации, очень хочется спать. Решаю вернуться в дом, принять холодный душ, выпить чашечку крепкого кофе, а как только начнет светать, уйти отсюда. Перед тем как войти в дом, подхожу к воротам и прислушиваюсь: не слышно ли звуков подъезжающего автомобиля? Вокруг мертвая тишина.

Зайдя в дом, закрываю за собой ролету гаража, иду в ванную, раздеваюсь и становлюсь под струи холодного душа, чтобы прогнать сонливость. Вытершись, не поддаюсь искушению походить голышом и быстро одеваюсь. В голове просветлело, в теле ощущается необычайная бодрость. Иду наверх, включаю ноутбук, чтобы отправить письмо по электронке.

«Ролета! Почему он ее не опустил? — Мысль ужалила подобно скорпиону. — Оставил открытой специально для того, чтобы я вновь зашла в дом-ловушку?»

Мчусь вниз, спускаюсь по винтовой лестнице в гараж. Не включая свет, в потемках нащупываю пульт и нажимаю на кнопку. Ролета медленно ползет вверх, я уже рядом с ней, в ожидании, когда пространства между ней и полом будет достаточно, чтобы я могла выскользнуть наружу. Еще немного!

Я задергалась, словно в припадке эпилепсии, а сердце на мгновение остановилось от ужасной боли, охватившей все тело. Не в силах управлять своим телом, плашмя падаю на пол, и сознание покидает меня. Тьма снаружи, тьма внутри меня!

Часть 2

Герб Батори

Сознание медленно возвращается вместе с ощущением дискомфорта. Я окоченела, лежу на чем-то ужасно твердом и холодном, спина словно деревянная. Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. В голове туман, мысли путаются, не могу понять, что со мной. Рядом кто-то хриплым голосом поет детскую песенку, не попадая в ноты:

Мама бьет по сковородке, пляшет бабушка канкан. А от папиной чечетки дом трясется, как вулкан. Вся семья поет и скачет вот уже недели две, Завелись от кукарачи тараканы в голове[13].

Открываю глаза: я совершенно голая, моя поза напоминает букву Х. На теле краской нанесены круги, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они означают! Меня начинает бить озноб, скорее не от холода, а от страха.

Поворачиваю голову в сторону певца и вижу низкорослого небритого мужчину со сморщенным, как сушеная груша, лицом, в грязном салатовом халате. Он крупными стежками штопает живот обнаженного трупа, лежащего на мраморном столе. По-видимому, я лежу на таком же. От этого зрелища меня чуть не стошнило, едва справилась со спазмами, судорожно сглатывая слюну. Ворочаюсь, пытаясь освободиться, но безрезультатно, зато мои потуги привлекли внимание мужчины, и он как-то ласково на меня взглянул. Так смотрит воспитатель детского сада на новенького малыша в присутствии его родителей.

— Где я?

— Разве не видишь, милочка? В морге, милочка. А я санитар, Игнатом кличут.

— Зачем я здесь, Игнат? Ведь я живая!

— Все мы временно живые, и каждый в свой срок отправляется на место постоянной прописки.

— Прошу вас, освободите меня! Я вас отблагодарю! Вам нужны деньги? Сколько вы хотите за мое освобождение?

— Не волнуйся, милочка. Скоро ты будешь свободна от всех мирских забот и от денег тоже. Там они тебе не пригодятся.

— А-а-а! — ору что есть силы. — Убивают! Пожар! Спасите!

Игнат отрывается от своего занятия. У него все лицо в мелких прыщиках, сам он небольшой, сухонький. Берет грязную тряпку, лежащую рядом с трупом, вытирает ею руки в медицинских перчатках и ленивой походкой идет ко мне.

— Спасите! Спасите! — ору я, а он все приближается, явно намереваясь засунуть омерзительную тряпку мне в рот.

Я этого точно не переживу!

— Простите меня, я больше не буду кричать! Только не надо этого! — умоляю его, когда ужасная тряпка приближается к моему лицу.

— Ведь обманешь, милочка! Меня женщины всегда обманывали.

— Клянусь, буду молчать! Тише воды, ниже травы, поверьте мне… Прошу вас, вы такой хороший, добрый!

— Правду говоришь, милочка, я добрый! Поверю тебе, но если снова будешь докучать своими криками, то не обессудь. А вообще-то поболтать с тобой даже интересно, не так скучно.

Игнат возвращается к своему занятию, и я с облегчением перевожу дух. Ситуацию ужаснее этой трудно себе представить. Абсолютно беззащитная, обездвиженная, бесстыдно голая, лежу на секционном столе в ожидании, когда меня выпотрошат. Уже и метки сделали на теле для этого.