Стивен Кинг - Игра Джеральда

— Ладно, говори, — произнесла Джесси. Глаза ее были все так же закрыты, а стресс, голод и жажда, объединенные вместе, делали этот образ девушки в колодках почти реальным. Теперь она видела слова, начертанные на куске картона, прибитого над ее головой: «ДЛЯ СЕКСУАЛЬНОГО СОБЛАЗНА». Конечно, слова были написаны карамельно-розовой помадой.

Но на этом ее воображение не успокоилось. Рядом с Сорванцом была еще одна девочка, тоже в колодках. На вид ей было лет семнадцать. Она была толстой и прыщавой. За обеими осужденными виднелась городская площадь. Кто-то звонил в колокол — казалось, за отдаленным холмом — с монотонной регулярностью, как будто бы звонарь собирался звонить весь день…

«Ты сходишь с ума, Джесси», — смутно подумала Джесси, и ей показалось, что так оно и есть на самом деле, хотя это и не важно. Она даже посчитала это избавлением и благословением Божьим. Джесси отогнала эту мысль и снова вернулась к девочке в колодках. Делая это, она заметила, что ее взволнованность сменилась нежностью и гневом. Этот двойник Джесси Махо был старше той, которую соблазняли в день затмения, но не намного — лет двенадцати, самое большее четырнадцати. В наше время никого не выставляют на всеобщее обозрение закованным в колодки за любое правонарушение. Но за сексуальный соблазн? Что за дурацкие шуточки? Неужели люди могут быть настолько жестоки? Настолько слепы?

«Что ты хочешь сказать мне. Сорванец?»

«Только то, что все реально, — ответила девочка в колодках. Ее лицо побледнело от боли, но глаза были спокойные и ясные. — Это было на самом деле, и сегодня ночью Оно вернется. Мне кажется, что в этот раз Оно будет не только смотреть. Тебе необходимо избавиться от наручников до захода солнца, Джесси. Тебе нужно выбраться из этого дома до того, как Оно вернется».

Снова Джесси захотелось плакать, но у нее не было слез — только ощущение наждачной бумаги в горле.

— Я не могу! — выкрикнула она. — Я испробовала все! Я не могу выбраться самостоятельно!

«Ты забыла об одной вещи, — сказала ей закованная девочка. — Я не знаю, насколько это важно, но, может быть, это воспоминание поможет тебе».

«О чем?»

Девочка развернула ладони внутри отверстий колодки, растопыривая чистенькие розовые пальчики. Он сказал, что было два вида наручников, помнишь? «М-17» и «Ж-23». Мне кажется, что вчера ты вспомнила об этом. Он хотел купить «Ж-23», но такие наручники редко бывают в продаже, поэтому он удовольствовался двумя наборами «М-17». Ты ведь помнишь, не так ли? Он рассказал тебе о них все в тот день, когда принес их домой.

Джесси открыла глаза и посмотрела на наручник, сковывающий правое запястье. Да, Джеральд все рассказал ей об этих штуковинах и о своих планах, позвонив из офиса. Он хотел узнать, пуст ли дом — Джеральд никак не мог запомнить, когда у их горничной выходной, и когда она уверила его, что дома никого нет, то он предложил ей опробовать нечто приятное. Нечто, что почти уже здесь, — именно так заговорил он о них. Джесси помнит, что была заинтригована. Даже по телефону голос Джеральда звучал так, будто он вот-вот — взорвется, и Джесси показалось, что он как-то странно ведет себя. Джесси нормально отнеслась к его предложению; им было уже под сорок, и если Джеральду хочется немного поэкспериментировать, то она не имеет ничего против.

Он приехал рекордно быстро, но больше всего Джесси запомнила, как он с пылающими щеками и сверкающими глазами суетливо побежал в спальню. Секс не был первой мыслью, возникающей у Джесси, когда она думала о Джеральде (по ассоциации это, скорее всего, было слово «безопасность»), но в тот день он напомнил ей эти два понятия, которые, впрочем, никак не совмещались. Определенно, у него на уме был только секс; Джесси показалось, что его деликатный адвокатский перчик просто проделал бы дырку в брюках, если бы он не освободил его немедленно из тисков одежды.

Когда Джеральд высвободил свои принадлежности, он немного успокоился, церемонно открыв коробку, которую принес с собой в спальню. Он вытащил два набора наручников и протянул их, предлагая взглянуть на свое сокровище. На его шее пульсировала артерия, Джесси тоже запомнила это. Уже тогда его сердцу угрожал риск-фактор.

«Ты сделал бы мне огромное одолжение, Джеральд, если бы окочурился прямо тогда».

Джесси ужаснулась такой жестокой мысли о человеке, с которым прожила вместе так много лет, но единственное, что она могла чувствовать, — это отвращение к самой себе. А когда ее мысли вернулись к тому, как он выглядел в тот день — эти пылающие щеки и сверкающие глаза, — ее ладони спокойно сжались в маленькие твердые кулачки.

— Почему ты не мог оставить меня в покое? — спрашивала она его теперь. — Почему это было для тебя так важно?

«Не обращай внимания, не думай о Джеральде; думай о наручниках. Два набора полицейских наручников „М-17“. „М“ обозначает „для мужчин“, семнадцать — это количество зазубрин в затворе замка».

Ощущение сильного жара шевельнулось у нее в желудке и в грудной клетке.

«Не замечай этого, — приказала она сама себе, — а если тебе так уж необходимо ощущать это, то представь, что это просто от несварения желудка».

Однако это было невозможно. Джесси почувствовала надежду, и бессмысленно было отрицать это. Самое лучшее, что она могла сделать, — это соотнести надежду с реальностью, помня о провале первой попытки протиснуть руки сквозь браслеты наручников. Да, но, несмотря на попытки вспомнить ту боль, она думала теперь о том, насколько близко, насколько чертовски близко она была к свободе. Для того, чтобы этот трюк удался, возможно, хватило бы еще только четверти дюйма, подумала тогда Джесси, а уж полдюйма хватило бы наверняка. Мешали косточки, выпирающие под большими пальцами, но неужели она действительно собирается умереть только потому, что не способна преодолеть расстояние не больше ширины ее верхней губы? Ну конечно же, нет.

Джесси усилием воли заставила себя отставить эти мысли в сторону и вернуться к тому дню, когда Джеральд принес эти наручники домой. Как он молча представил их на обозрение Джесси жестом ювелира, показывающего свое самое великолепное бриллиантовое колье. Джесси и сама была поражена: наручники впечатляли. Она помнит, какими они были блестящими и как солнечный луч, упавший на голубую сталь, разбрызгивал блестки искристого сияния, помнит зазубрины, позволяющие регулировать размер браслетов по ширине руки.