Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж

Самые тяжелые случаи явно сидели на мете уже много лет, их лица покрылись струпьями, а кости истончились. Из-за похожих на крошащийся гравий зубов казалось, будто они пили коктейли с серной кислотой, и теперь она разъедает их изнутри. Остальных, дерганых и настороженных, как крысы, ожидало такое же будущее. Все, что им нужно было знать о завтрашнем дне, было написано на коже их соседей.

У этого обнаружился неожиданный уравнительный эффект.

Насколько я помнил из детства, мужчины здесь почти всегда умирали раньше, зачастую намного раньше. Они могли десятилетиями оставаться здоровыми, выносливыми, точно пустынные стервятники, а потом их что-нибудь нагоняло, и они падали как подкошенные. Они спускались в шахты и выходили оттуда с черными пятнами на легких, или медленно ломали себе спины, ежедневно работая от рассвета до заката, или десять лет упрямо игнорировали какой-нибудь пустяковый симптом, пока не делалось слишком поздно. А вот женщины становились крепкими, как дубленая кожа, и продолжали жить без них. На это всегда можно было рассчитывать.

Но не теперь.

Теперь в гонке к могиле фаворитов не было.

* * *

Вернувшись в дом, я обнаружил, что у нас гость; это стало сюрпризом, потому что машины на подъездной дорожке не было. Когда я вошел в кухонную дверь, Джина из-за его плеча бросила на меня взгляд — словно подрезанный у моей бывшей, — отчетливо говоривший: «И где же ты был все это время?». На столике перед ними стояли пустые чашки из-под кофе, и, судя по лицу Джины, ее терпение уже минут двадцать как достигло предела.

Я не помнил этого мужчину, но, как бы его ни звали, он почти наверняка не мог похвастаться такой буйной черной бородой, впалыми щеками и огромным пузом, когда мы были детьми.

— Помнишь Рэя Синклера? — сказала Джина, потом ткнула пальцем в дверь, и на меня нахлынули воспоминания: внучатый племянник миссис Тепович. Он приходил поиграть с нами в те редкие дни, когда его не заваливали делами, и был отличным проводником по лесу — знал, где росли самые спелые дикие ягоды и где расширялись ручьи, образуя укромные омуты для купания. Мы пожали друг другу руки — я словно пытался стиснуть бейсбольную перчатку.

— Я тут привез немного оленины для тетушки Пол. От нее и узнал, что вы приехали, — сказал Рэй. — Соболезную насчет Эви. Тетушка Пол в ней души не чаяла.

Пока я убирал в холодильник молоко, бекон и все остальное, Джина извинилась, проскользнула мимо меня и устремилась на запоздалое свидание с какой-то комнатой или кладовкой, предоставив нам с Рэем вести неизбежную светскую беседу.

— На что ты положил глаз? — спросил он. — В смысле, что на память возьмешь?

— Пока не знаю, — ответил я. — Может, дедушкино ружье, если оно найдется.

— Часто на охоту ходишь?

— Не ходил с тех пор, как он меня с собой брал. А уж после того, как я вернулся из армии… скажем так, мне не слишком-то хотелось снова целиться в кого-нибудь живого и нажимать на спусковой крючок. — С аттестацией при поступлении на работу я справился без проблем, но там стрелять нужно было по мишеням, а не по тому, что кричало, истекало кровью и пыталось уползти на животе. — Но я думал, что если отыщу знакомое с детства старое ружье, то, может быть… — Я пожал плечами. — Наверное, я мог бы попросить, чтобы мне его отдали, когда умер дедушка, но это было бы неправильно. Бабушка, конечно, на охоту не ходила, но она жила здесь одна, и ей оно было нужно больше, чем мне.

Рэй кивнул:

— Особенно после того, что случилось с твоей сестрой.

Я незаметно изучил его взглядом, после чего сообразил, что до сих пор не снял солнечные очки, прямо как в магазине. «Это мог сделать и ты», — подумал я. У меня не было причин его в этом подозревать, но когда убийство остается нераскрытым, а тело — ненайденным, такие мысли не могут не приходить тебе в голову при взгляде на некоторых людей: тех, кто живет поблизости, кто мог сюда заехать, кто был с вами знаком. Тех, о ком тебе давно уже ничего не известно. Если Рэй знал, где найти ягоды, он знал и где закопать девушку.

— Особенно после этого, — согласился я.

— Я что-то не то сказал? — спросил Рэй. — Прости, если так.

Голос у него был искренний, но я уже несколько лет слушал искренние голоса. «Не, начальник, я не знаю, кто спрятал это перо у меня под матрасом». «Это не я, начальник, я этот пакет с брагой и в глаза не видел». Все они были искренними насквозь, до самой гнили в сердцевине.

Другие надзиратели предупреждали меня с самого начала: «Однажды ты начнешь смотреть на всех так, будто они в чем-то виновны».

Я отказывался им верить: «Нет, я же знаю, что работу нужно оставлять на работе».

А теперь новички выслушивали то же самое уже от меня.

Я снял очки.

— Ты ничего плохого не сказал. Просто от такого невозможно оправиться. Время не исцеляет раны, оно только наращивает шрамы. — Я подошел к сетчатой двери, выглянул наружу и вдохнул запах осеннего дня, золотистый аромат согретых солнцем листьев. — Тут все сильно изменилось, да?

Рэй пожал плечами:

— А где не изменилось?

Мы с ним вышли на улицу, и я поднял лицо к солнцу, закрыл глаза и прислушался, думая о том, что хотя бы звуки здесь остались прежними. Все теми же приветливыми, тихими голосами птиц и открытых пространств.

— Когда я был в магазине, мне, пожалуй, и пальцев двух рук не хватило бы, чтобы сосчитать людей, которым осталось меньше пяти лет, — сказал я. — Как это началось?

Рэй пристально уставился на меня. Я знал это даже с закрытыми глазами. Я ощутил это так же отчетливо, как если бы он ткнул меня двумя пальцами. Когда я открыл глаза, он выглядел именно так, как я себе представлял.

— Ты ведь теперь в УБН[9] работаешь, да, Дилан? — спросил он.

— Я надзиратель. Я никого в тюрьму не сажаю, я только пытаюсь поддерживать порядок среди тех, кто там оказывается.

Он засунул руки в карманы и покачался на пятках, устремив взгляд куда-то вдаль.

— Ну… это началось так же, как и все остальное. Понемногу. Дело в пространстве. Пространстве и уединенности. У нас тут и того и