Роман Лерони - Багряный лес

Проснулся он от того, что шел дождь. Крупные капли часто падали на его голову, плечи, руки, сразу впитываясь в одежду. Скоро по телу стала растекаться прохладная влага. Не открывая глаз, Асуки подставил лицо под струи дождя, открыл рот, ловя капли… Сначала он не мог разобрать вкуса воды, но когда это случилось, его стошнило: дождевая вода была противно-горькой! К тому времени дождь превратился в победно шумящий ливень. Асуки открыл глаза и вскочил на ноги, плотно прижался к стене, распластался по ней, но все равно не мог найти спасения. С неба хлестал черный дождь. Асуки развернулся к нему спиной, прижался лицом к стене, вдыхая впитанную ею гарь, которая от дождя стала чувствоваться острее. Он не хотел видеть эту черную воду, но она живой тонкой вуалью стекала по камням стены, по коже лица, пропитывала одежду и текла по телу. Ему казалось, что она обжигает его, но он, стараясь унять дрожь отвращения, прижимался к стене все плотнее. Дождь не был ни горячим, ни ледяным. Обыкновенным. Теплым.

Ливень прекратился внезапно. Луж не было. Воду мгновенно впитала сухая опаленная земля, и мог ли раздробленный камень удержать на себе хотя бы одну ее каплю? Воздух наполнился еще более резким и терпким запахом гари. Пахло пылью, но это был не привычный пряный запах, а горький, тошнотворный.

Асуки вернулся к тому месту, от которого бежал. Ему было страшно, но очень хотелось пить, а в оставленной фляге было еще достаточно воды, чтобы несколько раз утолить жажду. Человек, придавленный камнем был неподвижен. Асуки, опасливо косясь в его сторону, поднял флягу. Он всем сердцем надеялся, что тот, кого он так сильно испугался, уже мертв. У человека практически не было кожи. Она свисала с его рук, лица какими-то побелевшими безжизненными лоскутами. Жилы и вены, извиваясь по припорошенному пылью телу, в неожиданных местах торчали в стороны иссушенными сучками. Безгубый рот отчаянно кривился в беззвучном хохоте, а огромные глаза без век таращились на мир с неописуемым изумлением.

Подобрав флягу, Асуки стал пятиться, когда вдруг услышал уже знакомый скрежет: рука "мертвеца" заскребла по камню, глаза ожили, завертелись в своих ужасных воронках-глазницах и уставились на оторопевшего Асуки. Человек открыл рот, скалясь всеми своими зубами, несколько раз пошевелил челюстью, словно собирался сказать, но вместо слов было слышно только прерывистое сипение. Скребущая по камню ладонь перевернулась и протянулась в сторону Асуки. Он хотел было вновь бежать, но споткнулся и упал. Человек под камнем звал его, манил рукой. Собравшись с духом, Асуки подошел, попробовал сдвинуть обломок стены, но это оказалось невозможным — камень был настолько большим, что без помощи техники здесь было не справиться. Он присел, переводя дыхание и тут только увидел, что человек под камнем вовсе не придавлен им — он заполз под нее, а его нижняя часть туловища превращена в истрескавшуюся угольную корку. Несчастный дрожащей рукой указывал на флягу. Асуки догадался, что просил умирающий: отстегнул флягу от пояса и влил из нее несколько капель в жадно разинутый рот несчастного. Человек поперхнулся и закашлялся слабо и мучительно. Большая часть воды выливалась через огромные дыры в щеках. Когда умирающий успокоился, Асуки дал ему еще воды, стараясь не смотреть на то, как тот безуспешно пытается глотнуть.

Кто-то дотронулся до его плеча. От неожиданности Асуки вскрикнул и уронил флягу. Он развернулся и увидел позади себя старика, вид которого настолько его изумил, что он попятился.

Короткий халат зеленого цвета, полами едва-едва прикрывающий бедра уродливо-коротких ног; посох в огромной лапище, жилистой и сильной, в другой, такой же неразвитой, как и ноги, ветка сакуры, вся бело-розовая от охватившего ее цветения; лицо печальное и по-детски доброе.

— Ты не поможешь ему этим, — сказал, почти прошептал старик, глядя на изувеченного беднягу под камнем, перекинул посох в другую руку, а свободной, огромной, с непомерно длинными ногтями, накрыл лицо страдающего. Человек несколько раз дернулся, протяжно просипел, пустил обильную пену и застыл. — Он хотел этого.

— Кто ты? — спросил Асуки, пораженный увиденным.

— Тот, в чьем имени знаний больше, чем если ты его просто услышишь. Идем, я проведу тебя домой. Тебя ждет Она.

— Она жива?!

Старик грустно усмехнулся и пошел по камням, осторожно переступая своими странными ногами по ним, как по раскаленным углям. Асуки последовал за ним. Подошли к рядам сгоревших деревьев. Только теперь стало видно, что они не черные, а темно-темно-красные, словно пропитанные кровью. Асуки коснулся рукой ствола и посмотрел на ладонь — жирная сажа, как охра, багрянцем лежала на коже. Стало противно, словно от того, что испачкался чужой кровью, и Асуки торопливо вытер ладонь о ткань брюк.

Старик вскоре остановился и указал посохом на какую-то груду камней и древесного угля.

— Это твой дом, — утвердительным тоном сказал он.

Асуки не стал расспрашивать старика об Оне. Теперь он все видел сам.

Он нашел среди камней часть оплавленной панели от радиоприемника, но не было ничего, что могло бы напомнить Ону. Он был готов найти такую же, как и в развалинах, окоченевшую головешку, но не было ничего, кроме камня и древесного угля. Перевернув несколько больших глыб, Асуки прекратил поиски, поняв, что под обломками ничего и никого ему не найти, а если там и есть кто-то, то самостоятельно ему с раскопками не справиться — сил становилось все меньше, и последние уходили на то, чтобы бороться с постоянно усиливающейся тошнотой.

Он направился туда, где когда-то был небольшой садик — цветник с тыльной стороны дома, место, которое очень любила жена. Цветника больше не было. Вместо него, как и везде, только камень, угли и пыль. Он нашел сакуру, а точнее, то, что он нее осталось — обгоревший, торчащий из земли прут толщиной в палец, под ним трупик какой-то птицы, рассыпавшийся в прах от одного прикосновения, и осколки фарфора.

Асуки стал искать дальше, отходя от деревца кругами, и раскидывая ногами битый кирпич, и скоро заметил среди хлама желтый металлический блеск. Он поднял этот предмет и стер с него сажу — кусочек золота, расплавившийся, превратившийся в бесформенный комочек, с впаянным в него камнем, рубином. Это мог быть только перстень, подарок отца Оны в день ее свадьбы. Асуки сунул находку в карман, опустился на колени и стал торопливо и лихорадочно разбрасывать руками камни и мусор с того места, где нашел перстень. Больше ничего не было. Только жирная, мажущаяся сажа на камнях.

Асуки прекратил поиски. Теперь он знал все.

Он сел рядом с черным пятном, наклонился и нежно поцеловал его. По его щекам потекли слезы. Старик, глядя на него, стал часто вытирать рукавом своего халата лицо.