El creador en su laberinto - Андрей Миллер
Ночь над Ланченцо достигла своего самого тёмного часа. Но самый тёмный час — перед рассветом.
Законы геометрии
«Если вы возьмете десяток любых домов, которые были построены до 1700 года и впоследствии никуда не перевозились, то готов поклясться, что в подвалах восьми из них я отыщу что-нибудь пикантное: во всяком случае, такое, что заслуживало бы самого пристального внимания»
Г.Ф. Лавкрафт, 1926 год
***
Из ненаписанного дневника
Я полагаю вполне допустимым предположить, что каждый из живущих или когда-либо живших хотя бы изредка (по меньшей мере несколько раз на протяжении жизни) погружался в размышления о том, где и при каких обстоятельствах он скончается. То могли быть как мрачные думы, исполненные суеверного ужаса перед смертью и тем, что ожидает нас после неё, так и лишённые всякого мистического волнения упражнения для пытливого ума.
Безусловно, и я сам не раз размышлял на эту тему, всякий раз находя сравнительно приемлемые варианты: по меньшей мере не внушавшие тоски или ужаса, а скорее даже некоторым образом тешившие самолюбие. Я определённо никогда не допускал мысли, что умру в тесноте захламлённого помещения, напоминающего чердак, да ещё расположенного в таком месте — причём пребывая в столь странном и отвратительном состоянии, каковое давно уже стало мне привычным.
Тем не менее вынужден признать: я вполне отдаю себе отчёт в том, что цепь невероятных событий, приведших к такой жалкой кончине, преимущественно состоит из мною же выкованных звеньев. И я был бы рад записать историю своей жизни, имей технически такую возможность. К сожалению, мне мешает не только отсутствие в этом проклятом месте пера, чернил и бумаги, но также более существенные факторы, которые стали бы для вас абсолютно очевидны, взгляни вы на меня сейчас.
Перед лицом смерти, затхлое дыхание которой уже явственно ощущается, могу лишь выразить робкую надежду: возможно, до сих пор столь яркие в моей памяти события (а ведь с тех пор прошло много лет) опишут другие их участники. Вне всяких сомнений, таковые авторы, если они найдутся, выразят в своих произведениях самое нелестное мнение обо мне. И это, если постараться взглянуть на ситуацию объективно, будет довольно справедливо.
Возможно, нынешняя моя внешность некоторым образом отражает заключённое в бренной телесной оболочке содержание?..
I
Пабло Руис был мужчиной уже немолодым, но весьма физическим крепким, и кулак его по-прежнему напоминал пушечное ядро. Когда этот кулак с размаху ударил по столешнице — вздрогнул, затрещал и задребезжал весь большой дом. Слуга ворвался в комнату сию же секунду, будто ошпаренный.
— Которая нынче дата?
— Ну… ммм… год тысяча шестьсот одиннадцатый от Рождества Христова, сеньор!
Пабло тяжело вздохнул.
— Я, конечно, в последнее время пью много. Но не настолько, чтобы забыть, который идёт год! Я спрашивал о дне, дубина!
— Ах… десятый день августа, сеньор.
— Вот как… значит, кем бы ни были люди, столпившиеся за воротами — я их не ждал сегодня. Это незваные гости. Тебе известно моё отношение к незваным гостям?
— В полной мере, сеньор.
— Так спровадь их.
— Боюсь, сеньор, что не могу. Это люди из Логроньо.
— И что? Да будь они хоть из самого Мадрида!
— Я имел в виду, сеньор, что в Логроньо работает трибунал Святой Инквизиции, как вы знаете… и среди гостей есть человек, связанный с трибуналом.
Это уже становилось интересным, хотя и явно пахло неприятными вещами — но за свою долгую военную карьеру капитан Пабло Руис нанюхался всякого. Но инквизитор инквизитору рознь! В дни молодости капитана эти люди занимались реальными проблемами: скрытыми мусульманами и евреями, тогда ещё весьма многочисленными. От иноверцев постоянно исходила угроза бунта, они помогали берберским пиратам — и Бог знает, какие ещё грязные козни строили против великой и прекрасной Испании.
А вот творящееся в Логроньо… ведовские процессы, серьёзно? Это что, немецкие земли или страна вшивых протестантов? Вздор! Ну, по крайней мере, сам капитан не был ни в чём обвинён. Ведь ворота до сих пор не вынесли.
— И какое отношение этот человек имеет к Инквизиции?
— Не могу знать, сеньор. Но с ним прибыл капитан Алонсо де Алава: смею полагать — это значит, что дело достаточно серьёзное.
Тут хозяин дома вспылил. Он вскочил со стула и затряс пудовыми кулаками в воздухе, чем вынудил не на шутку перепугавшегося слугу отпрянуть.
— Приехал Алава, а ты мне не сообщил?! Я должен сам высматривать людей у ворот и спрашивать тебя, кто они такие???
— Но… сеньор! Вы же велели никого не пускать и ни о ком не докладывать! Ещё третьего дня…
— Ах, да… и правда. Велел.
Капитан Руис вытер вспотевший лоб рукавом камизы. Память ни к чёрту — то ли нужно меньше пить, то ли дело в возрасте. Впрочем, именно из-за запоя он и велел полностью оградить себя от любых посетителей.
Уже очень скоро Пабло Руис разливал по стаканам пачаран, который готовила супруга — для крепкого агуардьенте час был слишком ранний, а пить вино капитан считал уместным с женщинами. Не в компании серьёзных мужчин.
— Выходит, я снова потребовался Богу и королю Испании? Ох, грехи мои тяжкие…
Алонсо де Алаву хозяин дома не видел уже много лет — однако это был тот случай, когда годы не имеют никакой власти над отношениями
