El creador en su laberinto - Андрей Миллер
— Если вы думаете, что нам этот мир нравится больше вашего, то ошибаетесь. Судите хоть по моему любимому напитку, который приходится носить в глупом термосе. Именно поэтому, господин Фурман, я так хорошо вас понимаю.
Какое-то время они оба просто пили кофе: Яша старался смотреть в горячую чёрную жидкость, а японец по-прежнему глядел на него. Он был почти недвижим: только моргал и изредка подносил к кривым губам то пиалу, то сигарету. Наконец Накамура снова заговорил.
— Вы не должны покидать Владивосток, господин Фурман. Мы не можем вам этого позволить. Боюсь, эту мысль не так уж легко понять… но вы необходимы миру, которым мы управляем. Так же, как ему необходим этот кофе. Вы по-своему вредны для нас, даже представляете опасность. Однако от вас имеется и большая польза.
— Польза? Для кого?
— Для всех. Начиная с меня, заканчивая вашей подругой. Есть притча о мудреце, что предлагал юноше вообразить тьму в мире, где не знают света. И тишину в мире, где не бывает звуков. Ваши читатели думают, будто вы противостоите системе — но система просто невозможна без чего-то, ей противостоящего. Вы отлично справляетесь со своей ролью: нам не нужен другой человек на этой специфической должности.
Яша почти ничего не понимал. Он мог ухватиться только за край мысли Накамуры, более-менее понять, к чему тот клонит — но не осознать всё полностью. Не сейчас, не с этим стуком в висках и мерзким ощущением в низу живота.
— Так что же будет?..
Накамура закурил новую сигарету. Он прищурился, глядя на Яшу — и оттого глаза японца почти скрылись за веками.
— Ничего. Госпожа Василиса Вонг ждёт вас за этой дверью. Вы выйдете отсюда, заберёте её и направитесь обратно, в свой высокий замок. Делать. Вашу. Работу.
***
Вода скатывалась по стёклам машины: на лобовом дворники едва справлялись со струями дождя, а через боковые можно было различить только неясные пятна многочисленных огней. Яша почти не чувствовал ног, а потому испытал огромное облечение, рухнув на мягкое сиденье. Он тяжело дышал.
ЯКОВ МАРКОВИЧ, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В WEITAXI. УКАЖИТЕ ТОЧКУ МАРШРУТА…
Василиса была красива даже с заплаканным, покрасневшим лицом. Столько людей оборачивались им вслед, по пути через вестибюль к стоянке: рыдающая девушка, судорожно вцепившаяся в мужчину с окаменевшим лицом. Теперь она бессильно уронила голову Яше на колени.
Автомобиль мягко тронулся с места. Яша не спешил рассказывать Василисе об обещании, которое Накамура дал на прощание. Завтра, в начале рабочего дня, её аккаунт восстановят. Если тебя кто-то читает, ты уже не принадлежишь сам себе: но иногда это даёт и какие-то плюсы.
«И вот мне приснилось, что сердце моё не болит: оно — колокольчик в фарфоровом жёлтом Китае…»
Куда уж денешься от Китая?
Линия маршрута на экране странно изогнулась: оказалось, что система учла новое оцепление, перегородившее широкую улицу. Какое-то время такси ехало вдоль него, и сквозь залитое струями стекло Яша видел толпу. Часть него самого была там — но часть стояла по другую сторону, в этом и уникальность его личного незримого замка. Твердыня на нейтральной полосе. Не принадлежащая ни одной из сторон.
Кем он стал? Может, он тот самый высший мутант штучного производства, о котором писал давно мёртвый кумир: закладывая тогда иной смысл, но эти слова уже обрели новый. Гибрид, необходимый всем? И этим людям за широкими спинами спецназовцев, у которых прогресс отобрал нормальную жизнь. И корпорации, которая от созданного ею мира тоже отнюдь не в восторге.
А был ли у корпорации в своё время больший выбор, чем у самого Яши? Не факт.
Где-то к середине пути Василиса почти успокоилась: по крайней мере, она перестала хлюпать носом и ослабла хватка тонких пальцев, вцепившихся в пальто Яши. А сам он вытащил из кармана блокнот и кое-как отыскал ручку.
«Меня нет рядом с вами, на ваших баррикадах. Но я точно не на противоположной стороне и никогда там не окажусь. Может ли автор позволить себе высказываться, оставаясь в башне из слоновой кости? Хотелось бы в это верить. Будет ли тогда его Слово иметь какой-то вес? Я полагаю, будет. Полагаю, что только тогда Слово и будет по-настоящему значимым»
Фурман написал ещё несколько строчек, но немного поразмыслил и зачеркнул их.
