Лют - Дженнифер Торн
– По-моему… – Мэтью делает глубокий вдох, сдерживает себя, – ты слегка перебрал, хотя я тебя не виню.
– Наоборот, еще как винишь! – Хью убирает руки и приседает на корточки, нос к носу с Мэтью. – Я не убивал твою жену, Мэтти. Не убивал моего отца, не убивал Джулию и…
Ярость Мэтью вырывается наружу, заставляет вскочить.
– Не смей произносить ее имя!
Вот! – Хью смеется, тоже поднимается и широко раскидывает руки. – Та самая правда! Вот почему ты на это пошел. Сознайся. Ты испортил двигатель на нашем катере, а все эти твои машинки и устройства – ты использовал их, чтобы оставить нас без связи, заманить мою семью в ловушку, удержать здесь, в этом аду, и посмотреть, как мы умрем. Просто скажи это вслух, приятель. Скажи как есть.
– Почему папочка сердится? – шепотом спрашивает Эмма.
У меня перехватывает дыхание. Джо была права: детям здесь не место. Поворачиваюсь и киваю подруге, но, когда она хочет подойти, отрицательно качаю головой. Беру Чарли за правую руку, Эмму – за левую, шепчу:
– Все-все, пора спать-поспать. – Это наша старая присказка, и дети хоть и не улыбаются, но и не протестуют.
Гости один за другим начинают аккуратно, без резких движений, вставать из-за стола, готовые вмешаться. Я отрешаюсь от их голосов и сосредоточиваю все внимание на звуке шагов, своих и детских. Я все еще в походных ботинках, а дочка и сын босиком. Мы осторожно огибаем угол, останавливаемся на каждой ступеньке – я должна убедиться, что оба моих ребенка крепко держатся на ногах, что никто не поскользнулся, что беды не случилось, – и вот мы наверху, почти у цели.
Окидываю взглядом коридор, зорко высматриваю опасность и отступаю на шаг назад. Дверь нашей спальни не там, где ей положено быть. Она прислонена к стене, ковровая дорожка сбита, рядом валяются обломки стула. Столовую заполнял шум разговоров и музыка, Салли хлопотала внизу, на кухне, за толстыми норманнскими стенами, поэтому никто не слышал, как Хью выбивал дверь стулом, пока не догадался снять ее с петель. Он знает, что я его заперла. Сразу понял.
Торопливо увожу детей в комнату Эммы, по очереди усаживаю их на мягкий ковер, в самом центре, подальше от всего, что может упасть или разбиться. Пульс стучит в висках как боевой барабан. Хватаю по книге для каждого – здесь только книжки с картинками, – кладу им на колени.
Чарли разглядывает свою, что-то о строительной технике и обитателях зоопарка, книжку для малышей, неинтересную ему по возрасту.
– Почему я не в своей комнате, а у Эммы? – спрашивает он.
– Через минутку отведу и тебя. А пока будьте тут, ясно? Ни шагу отсюда.
– Хорошо, – шепчет Чарли, и даже Эмма кивает, сжав побелевшие губы.
Закрываю дверь, но неплотно, только чтобы заглушить шум снизу, потом со всеми предосторожностями спускаюсь по лестнице, крепко держась за скользкие перила. Или это моя ладонь скользит? У меня нет права оступиться, упасть, умереть.
Слышу голоса в столовой, и мне хочется блевать, хочется убежать далеко-далеко. Расправляю плечи, изображаю спокойствие, иду.
– Я никоим образом не пытался тебя удержать, – рычит Мэтью. Он в ярости. – Если ты опять решил выставить себя трусом, тебе никто не мешал!
– Сам знаешь, Мэтти, я никогда не считал тебя лжецом, – парирует Хью. – Но даже в самом конце ты мне врешь.
Я вхожу в столовую, и лишь четверть гостей оборачиваются в мою сторону, взгляды остальных прикованы к Хью. Заметив меня, Мэтью отодвигает стул и с легким поклоном выходит из-за стола.
– Леди Тредуэй, благодарю вас за радушный прием. Пожалуй, нам всем лучше…
– Ты никуда не пойдешь, – цедит Хью, и все хором изумленно ахают.
Облетевший столовую звук эхом отзывается у меня в ушах, и только в этот момент я замечаю в руке Хью «Энфилд № 2». Я-то думала, что муж проверил дом на все возможные опасности и спрятал оружие подальше, чтобы не подвергать нас риску, а он все это время держал револьвер в кармане смокинга. Заряжен ли «Энфилд» или Хью трясет им просто для устрашения? Вспоминаю приступы бреда, паранойю Хью, его фразу «Я не могу вас потерять. Никого из вас». Разломанную дверь наверху. Он таки зарядил этот гребаный револьвер.
Все кричат и начинают выбираться из-за стола – робко, опасливо, неуклюже. Как-никак смерть ждет еще троих, но в поле зрения Хью один-единственный человек.
Он действительно готов выстрелить. Боже милостивый, да у него в глазах океаны спокойствия, как будто он все спланировал, как будто принял решение еще несколько дней назад, когда на катере сломался мотор.
Мэтью вытягивает руки, словно пытается успокоить напуганную лошадь, однако на его лице я читаю темную ярость, ту же, что кипела в нем сегодня утром, неукротимую, способную сотрясти весь остров.
– Хью! Хью. Ты не в себе. Сделай глубокий вдох. Подумай о семье. – Не отрывая глаз от друга детства, Мэтью жестом указывает в мою сторону.
Хью смеется.
– Плевать тебе на мою семью! Ты желаешь ей смерти. Ты мстишь. Я понимаю тебя, Мэтти, сам бы так поступил на твоем месте, но я не позволю тебе этого. Я буду защищать то, что принадлежит мне, и сделаю это лучше, чем ты. Хватит! – Мой голос звенит, как пощечина, от неожиданности он кажется мне чужим. – Хью, прекрати, ты сошел с ума!
Отбрасываю благопристойность и все попытки сгладить ситуацию – в ближайшие двадцать минут это не поможет, – однако Хью на меня и не смотрит. Его взгляд, как и дуло револьвера, нацелен на Мэтью, он не двигает ни единым мускулом, даже когда Брайан встает и стучит ложечкой по бокалу, точно собирается произнести следующий тост.
– Так, ладно! – со смехом начинает он – смех звучит фальшиво. Продолжая улыбаться, он сглатывает, но в его глазах застыл страх. – Давайте уже все проясним. Я это сделал, понятно?
Хью наконец поворачивает голову.
– Брайан? – потрясенно произносит Мэтью.
Я полагала, что сегодня меня уже ничто не сможет удивить, но признание констебля Брайана разом вышибло из моей груди весь воздух.
Не Мэтти, не кто-то еще, а я. Это я залил в мотор твоей лодки грязное топливо, перерезал оптоволокно, вывел из строя сотовую вышку. Пара часов, и готово. Я помог острову, и оно того стоило. Знаешь, мне даже
