Эрика Свайлер - Книга домыслов

Он слез со своего ложа, двигаясь осторожно, чтобы не разбудить Эвангелину. Подойдя к фургону прорицательницы, Амос постоял, выжидая. Она всегда знала, когда он приближается, и частенько встречала его шутливыми словами: «Я всегда могу учуять твои немытые руки». Когда он нюхал себя, Рыжкова, улыбаясь, говорила: «Думаешь, я не знаю, как пахну сама? Хорошо, что я всегда знаю, когда ты меня ищешь».

Амос, обуреваемый нетерпением, постучал. Когда ответа не последовало, он повернул ручку. Дверь оказалась запертой. Тугой комок возник у него в груди. Рыжкова мертва, и это он повинен в ее смерти. Он ринулся к фургону Бенно и принялся колотить в дверь кулаком так, что отбитые кусочки желтой краски пристали к коже. Изумленный акробат приоткрыл дверь. Позади него на матрасе кто-то лежал. Бенно вышел наружу и поспешно притворил за собой дверь.

– Что случилось? – пробурчал он, потирая заспанное лицо.

Амос, схватив Бенно за руку, потащил его к жилищу мадам Рыжковой. Он дернул за дверную ручку, чтобы показать ему, что дверь закрыта.

– Еще рано, Амос. Только-только рассвело.

Амос со всей силы саданул рукой по двери. Та заходила ходуном, задребезжали петли, но изнутри не донеслось ни звука. Молодой человек продолжал стучать, с отчаянием глядя на Бенно.

– Перестань! Ты не сможешь работать, если разобьешь в кровь пальцы. – Акробат схватил парня за плечи и крепко сжимал их, пока тот не унялся. – Я тебе помогу. Жди меня.

Бенно умчался, чтобы вскоре вернуться с небольшой кожаной сумкой в руках. Он велел Амосу посторониться, а сам извлек из сумки несколько тонких полосок меди. Амос наблюдал за тем, как Бенно осторожно толкает дверь, пока замок не встал на место.

– В тех местах, откуда я родом, мужчине полагается уметь подчас такое, что со стороны может показаться весьма предосудительным. Иногда такие навыки выручают.

Бенно внимательно рассмотрел щель между дверью и косяком, просунул туда две медные полоски и принялся двигать ими. Похоже, Бенно – вор или в прошлом был вором. Хотя они путешествовали вместе не один год, Амос мало знал о прошлом и настоящем акробата. Бенно всегда был неподалеку и часто улыбался. Вот, пожалуй, и все. Амос наблюдал за тем, как он изогнул одну из медных пластин и вновь сунул ее в щель. Одно движение запястьем – и замок открыт.

– Только ради тебя, – сказал Бенно, кладя свои хитроумные «ключи» обратно в сумку. – Извини, но я пойду. У меня неотложные дела.

Бенно поспешил обратно к своему фургону. Сумка била его по бедру.

Одним толчком, без малейшего усилия Амос распахнул дверь. То, что он увидел, привело его в полнейшее замешательство. Из фургона пропали вещи. На стенах остались невыгоревшие места, где висели портреты. Рыжкова ушла.

Амос, споткнувшись, выпрыгнул из фургона и пустился бегом в направлении города. Берлингтон. Она, должно быть, пошла в Берлингтон. Других городков поблизости нет, а идти одной по дороге, что тянется вдоль реки, она не отважилась бы. Парень прикусил язык, и вкус крови лишь усилил его тревогу. Дорога в город начиналась недалеко от фургона Пибоди. Оттуда парень видел дым, поднимающийся из печных труб в небо. Он бежал к этому дыму, пронесся мимо кузницы, бойни и оказался на улице. Лавки еще не открылись. В окнах постоялого двора не горел свет. На улице никого не было видно за исключением худющей дворняжки. Здесь днем ходит столько человек, что искать отпечатки ног наставницы будет бессмысленно. Мадам Рыжкова исчезла, словно ее никогда и не было. Живот у него скрутило, но эта жгучая боль не имела ничего общего с голодом. Он пошел обратно к лагерю, к фургону Пибоди…

Хозяин открыл задвижку и, прищурившись, выглянул наружу. На голове у него не было шляпы, и в лучах утреннего солнца кожа на лысине казалась розовой. Пробурчав извинения, Пибоди неуклюже повернулся к пристенному столику и нахлобучил на голову свою ворсистую шляпу с полями.

– Какого черта ты проснулся так рано? Еще никто не встал.

Амос указал в сторону пустого фургона мадам Рыжковой, но Пибоди его не понял.

– От меня не укроется ничего из происходящего здесь. Ты поссорился с мадам Рыжковой. – Он фыркнул. – Она весьма темпераментная особа. Уверен, не случилось ничего такого, что отдых и новый город не смогут поправить.

Улыбнувшись, старик зевнул.

Амос схватил Пибоди за рубаху и потащил из фургона, не обращая внимания на его протесты. Из дверей жилищ на колесах высунулись головы Мейксела, Ната и Сюзанны. Проснулась Эвангелина. Бенно стоял на подножке своего фургона, а за спиной у него, протирая заспанные глаза, возникла Мелина. Пока Амос и Пибоди добрались до фургона мадам Рыжковой, им удалось собрать немало зрителей. Парень распахнул дверь, демонстрируя голые стены.

Лицо Пибоди посерело.

– Дорогой мой Амос! Приношу свои глубочайшие извинения. Я просто… – Он запнулся. – Черт побери! Она это сделала. Худо дело. Ах, Амос! Извини…

Сорвав с головы шляпу, Пибоди прижал ее к своей груди и поспешил зачем-то обратно к своему фургону. У Амоса не было сил последовать его примеру. Усевшись на подножке фургона своей наставницы, он принялся болтать ногами. В воздухе витал запах старых засушенных цветов, запах мадам Рыжковой. Он рассматривал потертости на дереве подножки, мысленно очерчивая контуры каблуков башмаков своей наставницы.

Мейксел подошел к нему первым, несколько грубовато потрепал по плечу и отправился разводить костер. Силач Нат положил руку ему на голову, а Мелина похлопала по колену. Их прикосновения его не утешили. Они были скорее «прощальными дарами».

Бенно прикоснулся к его плечу.

– Понятия не имею, почему она ушла, но наверняка не потому, что ей на тебя наплевать.

Амос вздрогнул.

Эвангелина ждала, уверенная, что он к ней со временем вернется. Он узнает об их с Рыжковой ссоре. Именно она спровадила старуху отсюда. Неужели все, к чему бы она ни прикоснулась, обречено на увядание и смерть? Я убийца.

В тот день они должны были отправиться в путь по дороге, тянущейся вдоль берега реки Ранкокас, но так и не отправились. Это было сделано в надежде, что Рыжкова вернется, либо из уважения к его душевным страданиям? Ответа Амос не знал.

– Один день не имеет никакого значения для тех, кто нас не знает и о нас скучать не будет, – сказал Пибоди.

Амос оставался в ее фургоне, проводил пальцами по стенам, касаясь мест, где висели портреты и ткань, искал пятна копоти, оставшиеся после сжигания пучочков шалфея. Он взбил ногами мешок с соломой, служивший Рыжковой постелью, и бухнулся на него, пребольно ударившись головой обо что-то твердое. Сюда, под мешковину, как оказалось, была засунута шкатулка с картами Таро.