Ивановка - Юлия Михалева
Илья дрожал, нервно суча ногами.
– Зря только воздух сотрясаешь, мать, – глухо откликнулся непонятно кто. – Ты сама-то на него глянь.
– Ты думаешь, я ему это говорю, Макар? Больше самой себе: поговорить-то не с кем. Ты и так все знаешь, а с деревенскими нельзя обсуждать такое, – старуха перевернула верхнюю карту. – Дьявол. То, что объединяет здешние реальность и веру, – создание другого мира.
Старуха миг помолчала и добавила:
– Моя Варя.
Что-то щелкало в голове Ильи. Это существо…
– Она… Она… – заплетающимся языком пробормотал он, глядя на старуху.
– В своей комнате, – сказала старуха. – Ей нужно восстанавливать силы. Ты не ругай себя особо, что так вышло. Она прекрасный кукловод и умеет добиваться своего. Особенно от таких, как ты. Уж если ивановские принимают ее за Мать, свою богиню…
– К-кто… К-к-кто…
– Подменыш, – достав откуда-то из-под складок шали пачку сигарет, старуха опять закурила. – Наполовину человек, наполовину мара. И даже два года спустя жизни с ней, когда я видела ее каждый день, я не знаю, где заканчивается человек и начинается мара.
«Я не такая, как все».
– Ч…что…
– Ты хочешь спросить, как так получилось? – Илья никак не реагировал на вопрос, но того, похоже, и не требовалось. – Она родилась здесь и нашла дорогу назад. Женщина, которую Варя считала матерью, будучи беременной, потеряла мужа на производстве и приехала ко мне погадать. Я ей сказала, что будет, – но выбор-то есть всегда. Она могла уехать в тот же вечер, однако решила не рисковать на ночь глядя и осталась в Ивановке. Ночью начались роды. Родился ребенок, мальчик – она успела его увидеть. Но мара, которая бродила тут тогда, украла и убила его, заменив своей дочерью, рожденной от здешнего смертного. Приезжая и так была не в себе, но после, как оно и бывает, окончательно помешалась. Варя говорила, что она лишила себя жизни в психушке.
Она тот ребенок и есть. У нее от рождения два обличья, и она могла менять их, как хамелеон. Точнее, снова может, и притом легко – ты ведь сжег ее ошейник. Единственный инструмент, способный защитить ее от нее самой. Теперь ее воля совершенно свободна, и, будь уверен, направить ее во благо невозможно. Она – разрушение.
– А ее отец – наш староста, – сказал непонятно кто.
– Только оба они об этом не знают, – пожала плечами старуха. – Но только с тех пор Фомин публично и открещивается от своей веры. И от возможности такого контакта. Большинство ведь боится контакта с марами: знает, что бесследно он не проходит. Хотя есть и такие, кто, наоборот, ищет встречи, как, например, Ванька. Он с жужушки начал – и вроде как вышло случайно, но все к тому, что на что-то подобное и рассчитывал, по лесам скитаясь. А потом увлекся, как и я. И стал стремиться зайти на ту сторону все дальше… Есть еще и те, кто вынужденно на такой шаг идет: скажем, Трофимов, электрик наш, калекой стал и не мог с этим смириться. Ради того, чтобы прежним быть, буквально душу и продал. Или Вера, продавщица. Очень уж хотела ребенка родить, а не получалось никак. Так что пошла она в лес и нашла, что хотела. Так что и ее сын не совсем человек, но только Варе не чета – от жужика рожден. Да и кровь мары она не пила.
А кровь мары – самая удивительная вещь, которую я видела. Интересно, что бы нашли в ней химики, но я своими глазами смотрела на то, что никакие ученые не объяснят. Она заживляет самые страшные увечья: заново растут даже кости, которых не было, – так их размололо. Будь ты в своем уме, Илья, то наверняка бы спросил: так почему тогда желающих получить ее так мало, и даже волхвы не только никогда к ней не прикасались, но даже с марами встреч намеренно не искали? А скажу: после этой крови нет пути назад. Мары – звери, и тот, кто пил их кровь, становится зверем. Тот, кто пил ее, получает силы мар и выходит на охоту… Вот и со здешним помещиком Ковязиным так было.
– Вот зачем ты об этом? Не начинай, – злился непонятно кто.
Ведьма отмахнулась.
– Он уже в зрелом возрасте в Ивановку переселился, когда все, что в городе имел, спустил. А до того в деревне он бывал мало и редко, и потому здешние нравы и обычаи очень коробили его и возмущали. И он решил на своем примере доказать, что верования наши – ересь и чушь. Выведал Ковязин все предания, отлил серебряные пули с солью – а все эти существа, которых ты, сынок, видел, действительно уязвимы, и мудрость народная пусть природы их и не понимает, а хранит точные сведения об их слабостях. Вот и я накануне такими бабкиными ритуалами потусторонних наших жителей лесных, или, если хочешь, нежить, разогнала, чтобы тебя вытащить. Но не о том речь. О Ковязине я. Словом, помещик решил выследить мару, которая по лесу как раз в ту пору ходила и людей давила частенько. Выследил и убил. А дальше решил уж до конца все проверить и выпил, как сам понимаешь, ее крови.
– И сам зверем стал, ясное дело, – вмешался непонятно кто. – Я хорошо это помню – мне семнадцать лет было.
– Стал Ковязин охотиться на деревенских девок, насиловать и грызть. Да, прежде чем к нему пришли с вилами, сам не выдержал. Терзался страшно – вон, Макар говорит, аж выл и на стены лез. И в итоге сам и вздернулся, а уж потом новые власти сожгли его мельницу и управляющего убили – конфликт у них вышел с ними на почве дел. А Макар – он Ковязина сын. И вот тут интересный момент был один. Толком не уверена, что до конца понимаю, но выглядело все так, словно мары зло затаили и месть задумали. Словом, явилась к Макару одна из них в лесу и из капкана вынула. И нашептала, как Ковязина, отца его – он сын помещика и девки деревенской, которая в усадьбе работала, – вернуть якобы с того света. И тут снова кровь была. Макарка провел ритуал, и удачно вышло: Ковязин неприкаянный и по сей день по земле этой бродит. А тело его разбросано по деревне: якобы не тронет зло тот дом, где часть его лежит. А теперь часть его тела вынули и с привычного места унесли – чувствую, искать ее будет и виновному покоя не даст.
Но у Макара
