Ивановка - Юлия Михалева
– Я – человек, – недобро и неискренне ответила Варя.
Старуха и ее существо в ответ рассмеялись…
– В какой-то степени да, – сказала ведьма.
Как так: одновременно кажется, что с тех пор прошла вечность и что это было только вчера?
Заскрипели половицы. Баба Дарья вернулась с котомками.
– Потерпи чуть-чуть, будет больно, – предупредила она, перекусывая какую-то нить зубами и нагревая в пламени лампы нож. Серебряный? Она что, задумала ее умертвить?
Варя закрыла глаза, а потом зажмурилась – и закричала отчаянно. Острая боль вывернула всю ее до самых когтей на ногах – и отхлынула волной. Приоткрыв глаза, Варя видела белое человеческое тело.
– Вот и славно. Очень ты вовремя. Так куда проще будет зашить. Потерпи-ка еще. И так-то уже ничего не вижу, а еще и в такой темноте, – щурясь, ворчала старуха.
Но боль от иглы с толстой прозрачной нитью, похожей на леску, уже ни шла ни в какое сравнение в прежней.
– Я так устала, – сказала Варя, и слезы хлынули по щекам.
– Надо думать, – баба Дарья вытирала их платком. – Деревню-то как разнесла. А я говорила, я предупреждала: так все и кончится.
Варя помнила упоение, с которым она неслась по деревне, разгоняя по улице жителей, – одно только воспоминание о нем будоражило кровь. Она ломала стены, выворачивала заборы, крушила крыши, дома, хватала людей… И видела, кто устроил поджог.
– Я не трогала часовню. Ее поджег Фомин.
Баба Дарья кивала, как будто это в порядке вещей. Как так, если Варя была поражена таким открытием?
– Тебя это не удивляет?
– Чего-то такого и стоило ожидать. Кто громче всех кричит «На воре шапка горит»?
Деревья, огонь, дома, улицы крутились и крутились в голове, как в калейдоскопе, – будоражащие кровь картины сменялись мутящим ужасом.
– А я ведь смогла увести охотников туда, на поляну, – привстав, сказала Варя. – И те, кто мне поклоняются, им помешали меня убить.
– В следующий раз такого удачного случая может не быть, – старуха промокнула и свой влажный лоб.
Варю стал бить озноб, и баба Дарья закутала ее в оба их пуховика.
– И ты же знаешь сама: они поклоняются не тебе. Ты – просто образ того, во что они верят, – устало добавила она. – И знаешь, что ты не одна такая.
– Но я до сих пор таких не встречала.
– А все еще хотела бы?
Варя уже не знала. Еще накануне она сказала бы «да» без колебаний. Но вспоминая созданий в лесу, почуявших черную кровь и слабость… Те как она – все же не такие, как она. И они гораздо сильнее: Варя понимала это и без объяснений.
– Не думаю, что они причинят тебе вред, – перебирая ее волосы, сказала баба Дарья, словно прочитав мысли. – Но я не знаю, что и как при такой встрече произойдет. Я, как мы с тобой выяснили, очень мало что о вас знаю.
– Но я все-таки человек, – как и два года назад, сказала Варя.
– В какой-то степени да, – как и тогда, ответила баба Дарья. – Давай-ка я отведу тебя в постель и гляну, что с ним.
Они обе посмотрели на лежащего на полу Илью. Он все так же был в беспамятстве.
Глава 19. Кровь
Должно быть, он мертв. Тут холодно и твердо. И, в общем-то, понятно почему. Снизу – пол. Сверху целая груда тряпок. Что это? Чужая одежда? Пахла она затхлостью старого шкафа и совсем не согревала. Откуда-то сбоку тянуло и дуло. И так сильно, что воздух колыхал листья сломанного и брошенного кем-то засохшего комнатного цветка.
Значит, Илья не мертв. Иначе ведь он бы не чувствовал все это? Он пошевелил рукой – осторожно и неуверенно. Шевельнул ногами. Попробовал сесть.
– Очнулся все же, – отозвался старческий голос.
Гадалка сидела за столом. Но выглядел он совсем не так, как в прошлый раз: перекошен, наклонен набок. Да и ведь вся ее кухня как после погрома. Вместо окон – подушки. В потолке и стенах – дыры.
– Предложила бы присесть, да мебели… негусто.
Илья уселся на своей лежанке и зажмурился. Не похоже, что мертв, но и жив быть не может. Столб внутри костра, огонь, поедающий ступни, чудовище над поляной, красные глаза из куста и ожившие деревья, с шуршанием и жужжанием давившие, душившие ветвями… Запустив пальцы в волосы, Илья раскачивался, как матрешка-неваляшка из его детства.
– Да ты седой совсем, – заметила старая ведьма. – То и немудрено: еще бы чуть, и остался бы от тебя только пепел. Кто скажет: случайность, а кто – судьба… Ты хоть понял, что происходит?
– Да он тебя даже не слышит, мать, – откликнулся непонятно кто. – А если и слышит – точно не понимает.
Голос. Илья уже слышал его. Кто-то в проклятом доме орал прямо под руку, чтобы он не бросал в печь…
– Ошейник, – с силой выдавил Илья. Звуки цеплялись, не желая покидать горло.
– Да, – кивнула старуха. – Знаю. Дедка мне рассказал. Ты сжег ошейник и освободил ее. Она разгромила мой дом и деревню. Ее ранили. Она полетела в лес, на праздник, где тебя должны были принести в жертву. Знала, что поклонники Матери не позволят ее убить. Так и вышло – она отвлекла их и тем самым случайно спасла тебя. Выходит, если бы ты не трогал ошейник – тебя бы уже здесь не было. Вот такое полотно сплелось для тебя. В старые времена сказали бы: по прихоти Макоши. А ты считай хоть случайностью, хоть судьбой.
Илья зажал уши ладонями.
– Нежелание видеть и слышать тебе еще ни разу не помогало, – отметила ведьма. – А был бы толковее, давно бы понял, что к чему.
Илья заставил себя разжать веки и посмотреть на старуху.
– П-почему… – заикнулся он и не смог произнести остаток вопроса.
Вместо этого он упал и свернулся, уткнувшись лбом в колени. Вот что такое душевная боль – тот, кто сомневается в наличии души, просто ее не испытывал.
– Почему что? Почему тебя хотели принести в жертву? Или почему – тебя?
Илья нервно мотал головой. Чиркнула спичка, и запахло табаком – гадалка закурила. Подвинув к себе черную колоду, она разделила ее на три кучи в форме треугольника, целившегося вершиной в Илью.
– Со вторым вопросом все просто: ты чужака на запретную поляну привел. В Ивановке такое не любят. Вот и дедка мой подтвердит. Да, Макар?
Непонятно кто ухнул.
– У него такая же судьба была. Сделал то же самое, что
