Река – костяные берега - Полина Луговцова
Сашка догадался, куда они едут, только когда Борис повернул в знакомый им обоим двор.
— Здесь же Машка живет, — объявил друг очевидный факт.
— Мне поговорить с ней надо, — пояснил Борис, и вышло как-то виновато.
— Так это с ней ты о встрече договаривался перед гонкой? И другого времени выбрать вы никак не могли?
— Завтра она улетает за границу.
— Да?! — Сашка выглядел потрясенным. Значит, он этого не знал.
— Так она сказала, — ответил Борис.
— Надолго?
— Может, и навсегда. Не знаю подробностей. Сам сейчас у нее спросишь. Только потом дай нам минут десять поговорить наедине, ладно?
— Я в шоке просто! Не Маша, а девушка-загадка! Ведь ни словом не обмолвилась! — негодовал друг.
Девичий силуэт маячил во дворе у подъезда. Несколько минут назад Борис отправил Маше эсэмэс, написав, что подъезжает, и она вышла навстречу. Маша никогда никого не приглашала к себе домой, стесняясь отца-грубияна, который не раз ее поколачивал. И хотя об этом она никому не рассказывала, но по школе пошли слухи после того, как учительница, увидев новые синяки на своей ученице, вызвала ее родителей. В школу пришел отец, и многие слышали его гневную речь — такую громкую, что ее не могли заглушить ни двери, ни стены.
На следующий день Борис, не дождавшись появления Маши к началу уроков, без предупреждения отправился к ней домой. Она открыла дверь и, охнув от неожиданности, тут же ее захлопнула перед ним, но Борис успел увидеть лиловый кровоподтек у нее под глазом и вздувшуюся синюю щеку, поэтому принялся трезвонить и настойчиво стучать. Продолжалось это довольно долго, но дверь все-таки открылась. На пороге стоял Машин отец с налитыми кровью глазами. Спиртным от него не пахло, но от этого было еще страшнее. Хотелось броситься бежать со всех ног, но Борис и шагу назад не сделал, хотя от страха у него затряслись поджилки. Угроза будто сама собой сорвалась с его языка:
— Еще раз Машу ударишь — больше ее не увидишь! — В тот момент он решил, что просто не пустит подругу домой, если она снова придет в школу с синяками, и попросит отца разрешить ей жить у них.
— Ты кто такой, сопля?! — взревел хозяин, но не сразу, а спустя мгновение, в течение которого переваривал услышанное.
Борис в это время был уже двумя этажами ниже и, перепрыгивая через последние ступени, приближался к выходу из подъезда. Отвечать он не собирался, на это духу уже не хватало. Тогда ему было пятнадцать, и эта дерзкая выходка казалась ему героическим подвигом. Сейчас, спустя четыре года, вспоминать об этом было смешно: разве мог взрослый мужик испугаться угрозы подростка? Но, как ни странно, с тех пор Борис больше не замечал на Маше синяков. Может быть, все-таки у этого тирана проснулась совесть, а может, вспыхнула искорка стыда, когда он увидел на пороге квартиры мальчишку, явившегося защищать его дочь от него самого.
Хлопнула задняя дверь, и за спиной раздался звонкий Машин голос:
— Привет! Милая машинка! Вижу, у Бориса кардинально изменились предпочтения: выбрал скорость в ущерб проходимости.
— Это не моя, вернуть надо. Мой джип в автосервисе. — Борис обернулся, пытаясь разглядеть Машу в темноте. Теперь, когда она была так близко, он отчетливо ощутил, как сильно ему ее не хватало в последнее время. Как воздуха. Даже показалось, что стало легче дышать с ее появлением.
— Что-то сломалось? — спросила она без особого интереса, просто, чтобы не молчать.
— Не важно, — ответил Борис, перебивая Сашку, явно собиравшегося выложить в подробностях последние события, произошедшие на заброшенном аэродроме. Времени было не так много, чтобы тратить его на подобные пустяки. — Почему ты улетаешь? И почему сказала, что, может быть, навсегда?
— Потому что навсегда — это мне так хочется. А как получится — неизвестно. Виза у меня туристическая, но мы с мамой собираемся остаться, если удастся оформить необходимые документы.
— Ничего себе! — вмешался Сашка. — И молчала! Куда собралась-то?
— В Швецию. Туда переехала подруга мамы, замуж вышла за богатого шведа, им нужны работники в сад. Мама, как узнала, так сразу решила ехать, но взяла с меня слово до последнего дня никому ничего не рассказывать. Сглазить боялась. Она суеверная.
— А отец что? — удивился Борис. — Он вас обеих отпускает или с вами летит?
— Мама развелась с ним. Но он все равно нам житья не дает. Приходит, вроде как мириться, но потом скандалить начинает. Мы, можно сказать, сбегаем от него.
— Ясно. — У Бориса непроизвольно вырвался тоскливый вздох. До этого еще была надежда, что Маша преувеличивает насчет «навсегда». — А как же твоя учеба? — попытался он ухватиться за соломинку.
— Меня отчислили из универа, так что нечего терять.
— Что? Ты не говорила. Почему не попросила помочь, если были трудности с зачетами и экзаменами?
— Трудности были с посещаемостью. Мне пришлось пойти работать после развода родителей. В Швеции мне высшее образование не понадобится, главное — пройти языковые курсы, тогда легче будет найти работу где-нибудь в обслуге.
— Да-а, невеселая перспектива! — произнес Сашка, вздыхая. — Ладно, вы меня извините, но мне родителям позвонить надо, пока они еще не спят, я выйду ненадолго.
Борис мысленно поблагодарил друга за то, что тот не забыл о его просьбе дать им с Машей поговорить наедине. Сашка открыл дверь и, выбравшись наружу, заглянул обратно в салон, обращаясь к нему:
— Борь, дай куртку, тут такая холодина! Что-то я не рассчитал, слишком легко оделся.
Они были одного роста и комплекции, поэтому куртка Бориса оказалась Сашке впору. Надев ее, он прошел вперед и остановился на углу дома. Видно было, как друг достает телефон и тычет пальцем в светящийся экран. И снова на Бориса нахлынуло тягостное чувство, в точности такое же, которое терзало его перед началом гонки с Артемом, только в этот раз еще явственнее. Но почему? Ведь все спокойно, в поле зрения нет совсем никакой опасности… Однако вместо того, чтобы повернуться к Маше и сказать то главное, что он давно хотел, Борис не мог отвести взгляд от Сашкиной
