Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Кроме этого, бабушка приучала её к религии – заставляла учить и регулярно читать молитвы, пересказывала ей своими словами, добавляя многое от себя, учение Христа, постоянно акцентируя внимание на таких понятиях как «праведность», «целомудрие», «святость пречистая». При этом она очень гневно реагировала на замечания сына и снохи, которые просили её не забивать голову девочки религиозной ерундой. Она начала делать это исподволь, превратив поучения внучки в некое таинство, что в глазах ребёнка придало ещё большую значимость всем этим внушениям.

Таким образом, когда она пошла в школу, она уже сильно отличалась от других детей и в поведении и в том, как она общалась со сверстниками. Её всегда любили учителя, и терпеть не могли одноклассники. Она хорошо училась и старательно избегала того, что составляет немалую, а главное – довольно важную, часть жизни ребёнка. Она никогда не делала «глупостей», и другим не позволяла делать их по отношению к себе. Впрочем, никто к этому особенно и не стремился, зная к чему это может привести и считая, что «она того не стоит».

В подростковом же возрасте, когда отношения между людьми переходят на другой уровень, разрыв между ней и её ровесниками стал ещё больше. Надо сказать, что она была довольно невзрачной девочкой-подростком и не вызывала никакого интереса даже у тех, кто не был в курсе того, что она собой представляет. Но её это не огорчало, а наоборот – радовало. Она видела, как многих из её «отитявшихся» ровесниц норовили потискать, да и сами они, дуры такие, были не прочь пообжиматься, целоваться, а некоторые даже могли «позволять чуть-чуть», как они об этом говорили, снисходительно добавляя: «А что такого?!». Как же она презирала этих похотливых сучек!

При этом она, почему-то, игнорировала то, что большая часть девчонок «блюдут» себя немногим менее рьяно, чем она сама; да и большинство пацанов не так уж рвались к «запретному». По современным же стандартам – время, на которое пришлась её юность, было донельзя правильным. Но сегодняшнее время она считала исключительно порочным и распутным, и не принимала никакие сравнения в пользу другого по отношению к современной степени развращённости людей.

Потом был университет, где довольно вялый интерес к несимпатичной «доске-двадцатке» был ею придушен на корню, и где окончательно сформировалась её жизненная позиция. Она твёрдо решила остаться непорочной, и не имеет значения, как на это смотрит большинство людей. Это её жизнь, и только ей решать, как она её проживёт.

И прожила она свою жизнь, работая учительницей русского языка и литературы. Не трудно догадаться, что «училкой» она была крайне стервозной и никем не любимой. Но это не имело для неё никакого значения. Её цель была – вкладывать, впихивать, втискивать в эти неразумные создания понятие о правильности, и тем самым попытаться направить, подтолкнуть, подпихнуть их в сторону… в правильную сторону. Но в этом своём старании она так перегибала палку, что даже десятилетние ученики воспринимали её с некоторым сомнением. Они просто ощущали, ещё не понимая этого разумом, что всё это, и она сама, несколько неестественно. Они ей не верили почти инстинктивно.

Как педагог она знала, что материал лучше усваивается при наличии наглядных примеров. Поэтому те несколько случаев за время её работы, когда старшеклассницы беременели и делали аборт, она превращала в некое «учебное пособие», окончательно портя бедняжкам жизнь в назидание остальным. А те двое, которые осмелились родить, учась в десятом классе (хотя и не у неё), были, её стараниями, просто отчислены из школы. В конце концов, её возненавидели даже большинство коллег, хотя упрекнуть её как педагога было не в чем. Разве что в недостатке естественности, но…

Вот в этом и заключалась вся её жизнь. А потом, когда «разрешили» религию, она вспомнила бабушкины наставления и самозабвенно окунулась в океан истовой веры. Как это «аукнулось» (а точнее – «отрыгнулось» ) её ученикам – лучше не вспоминать. Даже самые правильные и прилежные решили, что она окончательно спятила; и неизвестно, скольких она таким образом, вопреки своим благим (? ) целям, отвратила от стремления к тому, чтобы быть правильными во всём (интересно, такое вообще возможно? ). В конце концов, всё обернулось презрением к ней.

Вот такая жизнь. В сорок лет, по причине раковой опухоли, ей отняли правую грудь (которая сама по себе напоминала скорее опухоль, чем полноценную часть тела). В сорок семь – климакс и долгожданное облегчение от прекращения этих противных и бессмысленных…. А с пятидесяти пяти настойчивые попытки «уйти её» на пенсию. Ушла. Современные ученики стали, по её мнению, невыносимы и безнадёжны. Особенно эти «сопливые мокрощелки». Как только, чуть повзрослев, они, непонятно откуда, узнавали, что она «старая дева», они начинали её презирать, высмеивать между собой и даже перед парнями. А она могла их только бессильно ненавидеть. Она потеряла свой, пусть и нелицеприятный, авторитет.

И вот теперь летом она, по большей части, жила на даче, пестуя свой идеальный огород и обозревая презрительным оком окружающих. Когда её внучатую племянницу изнасиловал, непоправимо покалечив, какой-то ублюдок, она слегка возрадовалась втайне, хотя даже сама перед собой она никогда бы этого не признала. Ей чуть радостно подумалось, что теперь у неё появится последовательница, которая, имея для этого более чем весомые причины, разделит с ней её взгляды и веру, и…. Правда, сначала привлечь девчонку на свою сторону ей не удалось. Ну, ничего! Вот подрастёт и поймёт…

Услышав голоса, она выглянула в окно и тут же нахмурилась. По аллее между садовыми участками шла группа подростков – два парня и три девчонки лет шестнадцати-семнадцати, загорелые, красивые. На девчонках, по крайней мере сверху – остальное скрывал забор, были только яркие купальники, которые, по её мнению, больше открывали, чем скрывали. Наверняка, и трусы на них такие же «показывающие». Как же её всё это бесило! Почему? Потому что всё это было неправильно, неправильно. Не-пра-виль-но! И потом ещё все удивляются…

Когда подростки скрылись из её поля зрения, она осуждающе покачала головой и вернулась к чтению потрёпанной книжки «Нового завета». Стояла жара, солнце пекло нещадно, так что работать в огороде было невозможно. А совсем недалеко, за небольшим леском, протекала небольшая речка, куда и направлялись ребята. Она сама не заметила, как перестала читать; она бессмысленно уставилась в страницу с «Посланием к Коринфянам», на фразу «… не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нём сделались праведными…», а все её мысли витали вокруг того, что сейчас может происходить на берегу реки. Наверняка те прыщавые онанисты глазеют на оголившихся дурочек и мысли их полны греха и грязи. А малолетние сучки могут даже радоваться этому; ведь по их мнению – это прибавляет им значимости, делает их…. Дуры! Тщеславие – тоже грех. И всё это приведёт их…