Ивановка - Юлия Михалева
Бородач подтолкнул Илью в центр круга. Он все еще не понимал, что происходит, когда Иван и еще пара мужиков схватили его, сорвали куртку и прижали к центральному столбу, а кто-то четвертый, державший моток веревки, стал обматывать лодыжки, привязывая.
Да, Илья не понял – мозг его, казалось, отключился, не производя ни единой мысли, – но тело догадалось. Он стал вырываться, пытался отпихнуть тех, кто держал и вязал, – но и держали, и вязали очень крепко и умеючи.
– Ты привел сюда, в священный круг Матери, чужака, – спокойно объяснила Мохнатая Бровь. – Он желал нам зла, но, как и все другие до него, не смог причинить вреда: Мать защитила нас. Она сама разделалась с ним и оставила прямо здесь, у стола, где мы ее кормим. Сейчас твоя очередь накормить Мать. А после, уж поверь, пищей станет и тот предатель, которому ты помогал.
– Староста, – откликнулся кто-то из толпы.
– Или Трофимов, – сказал бородач. – Кто-то из них двоих звонил полицейскому, который везде свой нос совал. Телефон его у тебя валялся, я забрал, – он обернулся к Илье, которого продолжали заматывать, несмотря на все попытки освободиться. – Ключ там простой был – квадрат. Но, если мукой экран присыпать, любой рассмотришь, – не без гордости заметил он.
– Что значит – или, или? – спросил кто-то. – Ты же сам говорил, Фомин это.
– Но телефон-то Фомина был у Трофимова. Кто их там разберет, если даже сами не разберутся. Сцепились вон с утра возле стройки этой проклятой прямо на снегу да покатились. Вот я и говорил: они оба там были, когда я с телефона полицейского Фомину позвонил. И телефон Фомина оказался у Трофимова.
Где-то вдали, у Ивановки, звонил… колокол? Откуда бы только он взялся?
– Так Николаич-то уже с месяц говорит всем, что телефон потерял. Все к тому, что Трофимов это, – поспорили с бородачом. – А если так, то нельзя его в дар поднести. Он же, как и Ванька, кровью Матери исцелился. Не примет она его, да и нас за такое накажет.
– И что? Он предал Мать еще тогда, когда на их сторону переметнулся. А что ты его так защищаешь-то? Да еще и прямо здесь? – вышел из себя бородач.
Злилась и Мохнатая Бровь.
– Может, хватит уже? Нашли место! Не время сейчас, – прикрикнула она и обратилась к тем, кто уже с ног до головы обвязал Илью веревкой. – Заканчивайте, пора приступать.
Она еще на шаг приблизилась к деревенским и раскинула руки в стороны, как будто желая всех их обнять.
– Сегодня Мать среди нас, и мы приветствуем ее. И прежде чем мы поднесем ей дар, кто-то из нас по традиции обратится к ней с благодарностью. И пусть в этом году это сделает Иван. Его она одарила милостью дважды. Так что выйди и расскажи всем о встречах с Матерью.
Бородач вдруг смутился, опустил голову. Но все же подошел к Мохнатой Брови.
– Да что сказать-то… Охотился я. Ловушки ставил, чтобы дар к празднику раздобыть. Тогда же еще не понятно было, что это он, – бородач кивнул в сторону Ильи. – И тогда и увидел Мать. Она… Не знаю, как описать, но совсем не такой она мне явилась, как говорят. Не в виде девочки, в общем, а … Не знаю, как объяснить. В мою ловушку она и загнала того мальчишку – нам от нее лично было угощение. Я своими глазами видел, как она мчится за ним по лесу. Догнала и давай рвать, уже прямо в ловушке. И вот тут-то я и попал ей под руку. Помочь хотел, а помешал, как видно. И это правда, что очень сильно она меня. И тоже правда, что глаза вырвала. Ничего больше я не видел до того дня, пока крови ее не выпил. А когда она во второй раз явилась, я решил по глупости, что пришла Лесная. Но это точно была она. Она сама меня своей кровью напоила, и… Вот тут точно не знаю, как передать. Внутри как шевелиться все начало, сначала больно стало еще сильнее, а потом боль как выключилась. И не знаю как, но я вдруг почувствовал, что все у меня снова на месте. Снял повязку – так и оказалось. И я все понял: Мать ко мне приходила. И было еще такое… Странное что-то, как ощущение такое. Это точно было желание Матери. Его мне не передать, но она точно хотела, чтобы я наказал волхву. И я сделал это для Матери прямо там. Тем более она сама явила свою волю, когда пришла во двор Сениных, – а я ее довершил.
Илья все дергался, и взгляд его ошалело метался, расплываясь по толпе. Но внезапно из ее месива вдруг четко выскочило потерянное, погасшее лицо Рыжего.
– Волхва наказана за предательство Матери, и так будет с каждым, – подвела итог Мохнатая Бровь.
– Она не предавала, – хрипло крикнул Рыжий.
– Молчи лучше, – прервал бородач.
– Да почему? Пусть скажет, – снисходительно позволила Мохнатая Бровь.
– Она только для отвода глаз все против говорила, а сама Матери служила до последнего. Она все ритуалы провела. Я все нашел, и козу, и ножи, и знаки, – быстро и сбивчиво заговорил Рыжий. – И ведь в Материнскую ночь она его-то сразу и пометила в дар, – он указал на Илью. – И я-то думал, это все он, особенно, как одежду бабкину у него нашел. Собаку брата моего он же с ума свел, и я решил, что он ее как-то и натравил… Я и вынес-то все из его дома, лишь бы только бабку не трепали снова и все вы по очереди в разном не упрекали. А это… Не могу поверить, дядя Ваня, что ты…
Оторванное от Ильи сознание, наблюдавшее как будто со стороны, заметило, как деревенские стали перешептываться.
– Что ты из дома вынес? – резко спросила Мохнатая Бровь.
– Одежду бабкину. Бумаги…
– И привратника?
Рыжий кивал.
– И куда дел?
– В лесу закопал.
– Вот придурок… – покачал головой бородач. – И ведь ни словом не признавался!
– Ковязин кровью Матери привязан к дому потомков, – нервно сказала Мохнатая Бровь. – Иди, найди и верни на место.
Зарево над Ивановкой погасло.
– Что-то не так, – заметил кто-то.
– Пора, – сказала Мохнатая Бровь.
– Я бумаги читал, прежде чем закопать, – выкрикнул Рыжий. – Деда
