Марьяна Романова - Старое кладбище

Разумеется, на самом деле всё оказалось проще сваренного вкрутую яйца, и даже первое очарование схлынуло, когда она, мямля и всё время обращаясь к ненужным деталям, наконец изложила свою проблему. Ольга всего лишь была влюблена. Всего лишь безответная влюбленность, с которой она не могла справиться четвертый год подряд, которая была для нее и наркотиком, и эшафотом, а по ее словам – ещё и глубоким настоящим чувством. Когда она сказала о чувстве, я едва удержался от ухмылки, хотя за недолгие месяцы городской жизни успел привыкнуть, что большинство людей называют любовью нагромождение иллюзий. Чем иллюзорнее происходящее, тем больше оно трогает замусоренное сознание тех, кому неведом мир чистых чувств.

История Ольги была пошлой, как бульварный роман.

Средневековая красавица с рыжими кудряшками и просвечивающей венкой на лбу и женатый учитель истории, да еще и по имени Потап Потапович. Просто глупая комедия, нарочно не придумаешь…

– У нас ничего и не было, – шелестела она, не чувствуя моего разочарования и раздражения. – Он бы никогда не стал… Но я чувствую… Нет, даже не так – я ЗНАЮ, что всё это неслучайно.

– Четыре, говорите, года? Хм. Что же помешало ему проявить чувства, если они, как вы утверждаете, есть? – Я держался подчеркнуто холодно, но она этого не замечала, настолько была погружена в мрачные мысли о своем несуществующем романе.

– Он и проявляет, просто… Не так, как это сделали бы остальные. Если бы вы увидели, как он смотрит на меня, вы бы не задали этот вопрос.

Она скомкала в руках салфетку, и я понял, что ее оскорбляет недоверие. Иллюзорная привязанность была ее личным храмом, в котором она молилась день и ночь, одна-одинешенька.

– Вы думаете, он импотент? – откровенно издевался я.

– Почему? – Прозрачные глаза впервые посмотрели на меня внимательно.

– В противном случае, как взрослый здоровый мужчина может довольствоваться взглядами и полунамеками на протяжении четырех лет?

И тогда Ольга удивила меня еще раз – она закрыла лицо ладонями и заплакала. Это были не бабьи слезы, не истерика капризной принцессы, не эмоциональный шантаж, но тихое отчаяние человека, почти дошедшего до черты. Водевильная история – он, она и его жена, все роли были расписаны классиками еще сотни лет назад, но снова и снова люди продолжают попадаться на эту удочку. Правда, обычно все-таки не в тридцать с лишним лет. Я протянул руку через стол и погладил ее плечо, и она трогательно подалась вперед – в этом не было жажды близости, только интуитивное желание найти опору. Ольга была раздавлена и расшатана, и мне пришлось немного смягчить интонацию. Мой талант давал мне право не дорожить клиентами. Но мне не хотелось, чтобы она уходила.

– Успокойтесь, вы же до меня дошли. Значит, всё в любом случае решаемо. Просто надо определиться, что именно вы хотите.

– А вы, Егор, можете… всё? – Она оторвала от лица ладони, и я отметил, что Ольга совсем не стесняется заплаканного лица. Косметики на ней не было, на тонкой коже появились розовые пятна, распух кончик носа, и всё это превращало ее почти в школьницу.

– Ну, допустим, «всё» не может никто. Но я могу многое – давайте определимся с вашими амбициями и возможностями.

– Ох, извините, – спохватившись, она торопливо полезла за сумкой, дешевой и потертой, и выложила на стол аккуратный конверт. – Вот. Я даже не спросила, сколько стоят ваши услуги, но моя подруга говорила…

– Уберите это, – поморщился я. – Лучше скажите, зачем пришли. Вы хотите разлюбить его?

– Не знаю, – покраснела Ольга. – Видимо, это лучше, чем ничего, но…

– Но еще больше вы хотите, чтобы он ушел от жены и воссоединился с вами. Да?

– Не знаю… Я же говорила, это сложно. Там дети. Не малыши. Одному уже двадцать лет, второй – двенадцать. Но Потап Потапович их очень любит, и он бы никогда…

– Да-да, я такое уже слышал сотню раз, можете не продолжать. И на всякий случай – я вас не осуждаю. Если хотите, чтобы он был с вами, а не с ней – он будет. Приползет на брюхе, станет вашим рабом и сделает всё, что вы скажете. Если прикажете ему повеситься, он пойдет в хозяйственный магазин за хорошей веревкой.

– Ой, ну нет, – испугалась Ольга.

Она была настолько отзывчива к манипуляциям, что ее даже неинтересно было дразнить.

– Значит, вы не хотите зомби? Тогда что?

– Любовь? – Как-то неуверенно спросила она. Как будто бы не считала себя человеком, имеющим право получать чью-то любовь.

В этом, впрочем, не было ничего особенного. В городах таких много – как правило, это женщины, как правило, они росли в строгости. И родители им внушали, что любовь – это то, что надо заслужить. Если ты хорошая – тебя будут любить, если же дарители любви остались недовольными твоим поведением – ну извините. Любовь не безусловна и не бесконечна – ее выдают небольшими порциями, как сухарики дрессированным псам. Вешают на шею, как золотую медаль, но не стоит расслабляться, соревновательный сезон только начинается. Впереди еще много матчей, в которых ты можешь выглядеть дурак дураком, и расстроенные зрители будут освистывать тебя, поникшего.

– Вот уж нет, – рассмеялся я. – Приворотом, если вы пришли именно за ним, любовь не заслужить. Привязать к себе – можно. Распалить похоть – пожалуйста. Сделать так, чтобы он тосковал без звука вашего голоса, – только скажите. Но всё это не имеет отношение к любви. Вы не думаете, что я строг именно к вам, я всех об этом предупреждаю.

– А это делают многие? – как будто бы оживилась Ольга.

– Ну а как вы сами думаете? В нашем мире почти никто не способен любить, а вот урвать чужого тепла хотят все. Положат глаз на кого-нибудь, слепят мысленно из него образ, подгонят – как пиджак по фигуре. И давай страдать. А потом идут ко мне. Или к кому-нибудь другому, кто умеет делать то же самое. Я же, можно сказать, мастер иллюзий.

– Егор, а что бы посоветовали вы?

В этом неожиданном вопросе было что-то трогательное – оказывается, она видела во мне живого собеседника, а не просто средство исполнения глупых своих желаний.

– Я? Разумеется, я посоветовал бы то, что вы делать не будете. А именно – забыть его и начать учиться любви. Медленно, постепенно. Вникать в ее суть, размышлять о ее природе, будить ее в себе. Потому что если любовь проснулась, то и те, кто захочет греться в ее лучах, появятся.

На самом деле это были слова Колдуна. Это была одна из его любимых тем – любовь как первопричина и как универсальный ключ. Это же так просто, говорил он. Нащупать в себе любовь и начать дарить ее миру. Не кому-то одному, а всему миру. Любовь ненаправленная, любовь безусловная, не имеющая отношения ни к одному социальному явлению, не требующая ничего взамен, не ревнивая, не вопрошающая, не душащая, ничего не пытающаяся изменить. Просто состояние – и если оно есть, то и всё, что люди обычно путают с любовью, тоже приложится. Купаться в этой любви, сделать ее своим обычным состоянием. Вариться в ней, как в меду. Дышать ею, питаться ею, излучать ее. Это же так просто – и все-таки почему-то неподъемно для большинства. В нашем мире чуть ли не неприличным считается любить просто так.