Стивен Кинг - Доктор Сон

(Синтия Мертон Эйнджел)

тоже где-то завтракает, или пускает змея, или собирает апельсины с мигрантами… В глубине души ты понимаешь, что он мертв, большинство из них обычно погибают (чтобы убедиться, достаточно посмотреть шестичасовое «Чрезвычайное происшествие»), но не знаешь наверняка.

Родителям Синтии Абелард, Мертона Эскью или Эйнджел Барбера она с этой неопределенностью помочь ничем не могла. Абра понятия не имела, что с ними случилось. В отличие от Брэдли Тревора.

И ведь она почти забыла его, а потом эта дурацкая газета! Эти дурацкие фотографии! И вернувшиеся воспоминания. Она даже не знала, что помнит об этом — словно образы вынырнули из глубин ее подсознания.

И еще — то, что она умеет. То, о чем она никогда не говорила родителям, потому что это могло их расстроить. Так же, как они расстроятся, если узнают, что она обжималась с Бобби Флэннаганом как-то раз после школы — без поцелуев взасос и прочих гадостей! Есть вещи, о которых родители не хотели бы знать. Абра предполагала (и не то чтобы сильно ошибалась, хотя телепатия тут была ни при чем), что в родительских головах она застыла в восьмилетнем возрасте и останется такой по крайней мере пока у нее не вырастет грудь. Но пока что ее не было — во всяком случае, заметной.

У них ведь даже не было с ней РАЗГОВОРА. Джули Уэндовер сказала, что обычно его проводит мама, но в последнее время Абрина мама не поднимала тем серьезнее, чем наставление выносить мусор утром по четвергам до того, как придет автобус.

— Мы ведь не требуем от тебя слишком много, — сказала Люси, — просто этой осенью каждому из нас особенно важно вносить свой вклад.

Момо хотя бы планировала РАЗГОВОР. Как-то весной она отвела Абру в сторону и сказала: «Ты же знаешь, чего хотят мальчишки от девчонок, когда мальчишкам и девчонкам исполняется примерно столько же лет, сколько тебе?»

— Думаю, секса, — ответила Абра… хотя единственное, чего хотел от нее робкий, суетливый Пенс Эффершам — чтобы она угостила его печеньем. Еще иногда он хотел занять у нее четвертак для автомата и сообщить, сколько раз посмотрел «Мстителей».

Момо кивнула.

— Людскую природу не изменишь — что есть, то есть, — но не позволяй им ничего такого. Точка. Разговор окончен. Можешь передумать, если захочешь, годам к девятнадцати.

Вышло как-то неловко, но, во всяком случае, тут все было четко и ясно. А насчет этой штуки в ее голове никакой ясности не наступало. Она была как родимое пятно — невидимое, но существующее. Родители больше не обсуждали все те безумные штуки, что Абра творила в детстве. Может, они решили, что исчезла причина, по которой все это происходило. Ну да, она знала о болезни Момо, но это не сравнится с фортепианной мелодией, включенной в ванной комнате водой или тем днем рождения (который помнила довольно смутно), когда она развесила ложки по кухонному потолку. Просто она научилась это контролировать. Не совсем, но большую часть.

А еще эта штука изменилась. Сейчас она почти никогда не видела заранее того, что должно произойти. И не перемещала вещи, как в шесть или семь лет, когда ей стоило сконцентрироваться на стопке учебников — и они поднимались к потолку. Ничего сложного. Просто, как штаны котенку связать, по выражению Момо. А сейчас, даже если учебник был один, она могла концентрироваться на нем, пока мозги из ушей не полезут, и все равно он лишь на пару дюймов сдвигался со своего места. Это в удачный день. Чаще всего ей не удавалось даже страницу перевернуть.

Но она была способна и на другое, и это часто получалось у нее лучше, чем в детстве. Заглядывать людям в головы, например. Не каждому — некоторые оказывались полностью закрытыми, другие отвечали прерывистыми образами-вспышками, — но в основном люди для Абры были как окна с раздвинутыми занавесками. Она могла заглянуть в них в любой момент, когда пожелает. А желала она редко, потому что иногда от увиденного ей становилось грустно, а иногда оно ее шокировало. Как-то раз она поняла, что у миссис Моран, ее любимой учительницы в шестом классе, РОМАН — и это открытие стало самым сильным потрясением для Абры за всю ее жизнь, и не в хорошем смысле.

В последнее время она практически всегда держала выключенным этот «глаз» в своем мозгу. Сначала это было сложно — все равно что кататься на скейте задом наперед или печатать левой рукой, — но она научилась. Не то чтобы все получалось идеально (пока, во всяком случае), но помогало — факт. Иногда она все же смотрела, но осторожно, готовая убраться восвояси при первых признаках чего-то странного или отвратительного. И никогда не пыталась залезть в голову родителям или Момо. Это было бы неправильно. Наверное, это неправильно и по отношению ко всем остальным, но ведь Момо сама сказала — людскую природу не изменишь. А разве есть что-то более свойственное людям, чем любопытство?

Иногда она могла заставить кого-нибудь сделать что-то определенное. Не каждого — даже не каждого второго, — но многие легко поддавались ее внушению (те же, наверное, кто верит, что снадобья из телерекламы разгладят их морщины и заставят волосы расти вновь). Абра знала, что этот талант можно тренировать, как мышцу — но не делала этого. Он ее пугал.

Были и другие штуки, многим из которых она не находила названия, но у той, о которой Абра думала сейчас, было имя. «Дальновидение». Как и многие другие способности, эта приходила и уходила, но если действительно захотеть — и если есть объект, на котором можно сконцентрироваться, — то обычно все получалось.

«Я могу сделать это прямо сейчас».

— Заткнись, Абба-Ду, — сказала она тихим, напряженным голосом. — Заткнись, Абба-Ду-Ду.

Абра открыла учебник по начальной алгебре на странице с домашней работой, заложенной листком, на котором она написала имена «Бойд», «Стив», «Кэм» и «Пит» не меньше двадцати раз каждое. Все вместе — «На районе», ее любимый бойз-бэнд. Такие клевые, особенно Кэм. Эмма Дин, лучшая подруга Абры, тоже так считала. Эти голубые глаза, эта своенравная белокурая прядь.

«Может, я смогу помочь. Его родители расстроятся, но, по крайней мере, они будут знать».

«Заткнись, Абба-Ду. Заткнись, Абба-Ду-Дура безмозглая».

Пять, помноженное на «икс», минус четыре равно двадцати шести. Чему равен «икс»?

— Шестьдесят зиллионов! — сказала она. — Какая разница?

Взгляд Абры упал на имена милых пареньков из «На районе», выведенные их с Эммой любимым старомодным шрифтом («Так романтичней», — заявила Эмма), и они вдруг показались ей такими глупыми и детскими… такими уродливыми. Те люди разрезали его на куски, слизали его кровь со своих ладоней и сделали с ним что-то еще — намного хуже. В мире, где такое возможно, страдать по мальчику из поп-группы по меньшей мере неправильно.