Река – костяные берега - Полина Луговцова
Знакомый диван защелкал так, будто в его ватных недрах вместо железных пружин скрывались челюсти, полные острых зубов, и, укладываясь, Борис старался сильно не ворочаться, опасаясь, что острые клыки прорвут обивку и вопьются в тело. Тяжелое сырое одеяло, под которым он скорчился, укрывшись с головой, не то что не согревало, а, скорее, отнимало тепло, зато приглушало звуки: Звонарь в кухне, растапливая печь, гремел заслонкой и кочергой, а за окном с порывами ветра носилось протяжное стенание — не то волчий вой, не то русалочий плач. А может, это странная внучка Двузубовой горевала над своей неразделенной любовью. Из-за этого Борису никак не удавалось уснуть — казалось, что промозглое, насквозь провонявшее рыбой село Кудыкино не желает отпускать его на волю.
Вдобавок ко всему кто-то настойчиво постучал в наружную дверь, а затем в кухне раздался незнакомый мужской голос:
— Не спишь, Юрий? Тут такое дело… Говорят, там к берегу снова кого-то принесло! Катер, кажись. Наши хотят пойти посмотреть. Вот, за тобой послали.
— Во-он чего! Иду, иду!
Звонарь, судя по звукам, всполошился: зашуршала одежда, заскрипели половицы под его тяжелыми шагами, потом хлопнули одна за другой две двери — в сенях и входная, лязгнул засов на калитке, и стало тихо. Даже бередящий душу вой за окном прекратился. «Спать, спать, спать», — мысленно твердил Борис, пытаясь вызвать сон с помощью самовнушения. Он так отчаянно старался, что вскоре, как бывало уже не раз, в теле появилось ощущение полета, а перед глазами начали одна за другой сменяться картины сновидений: дом Звонаря далеко внизу, грязная узкая улочка, бугристый берег, громоздкая ржавая баржа, буксир, а рядом — новенький патрульный катер речной полиции (слово «полиция» значилось на ярко-синей полосе, тянущейся вдоль белого борта от носа до кормы).Только что высадившиеся на берег люди выделялись среди серой кучки однообразно одетых кудыкинцев ярко-оранжевыми спасательными жилетами и эмблемами на рукавах. Здесь же была и Двузубова-старшая. Она жестикулировала, если можно так сказать о трепыхании растопыренных ладоней на согнутых в локтях и прижатых к бокам руках, — наверное, приглашала к себе, потому что то и дело поворачивалась всем корпусом и указывала в сторону терема. Вдруг перед ней появился Звонарь и начал что-то говорить, судя по выражению лица — спорить. Борису стало любопытно, и он захотел приблизиться к собравшимся на берегу, но его вдруг отнесло назад, к селу.
Он полетел над пустынной улицей и снова увидел дом, где остановился на ночлег. Одно из окон было распахнуто — то самое окно в комнате с диваном. Это было странно, ведь Борис хорошо помнил, что оно было закрыто. Из проема выглянул мужчина, — не сразу, но Борис узнал его — человек в красной футболке с логотипом газировки! Как он там оказался? Решил украсть что-то, воспользовавшись отсутствием хозяина? Перебравшись через подоконник, незваный гость повернулся к окну и подхватил высунувшийся оттуда мешок. Следом за мешком показалась голова в женской вязаной шапке с меховым помпоном, но лицо было отнюдь не женским. Борис вспомнил, что видел этого человека на барже в одной компании с «красной футболкой». Подельник поддерживал ношу с другой стороны, и вскоре стало ясно, что это не мешок с картошкой, как показалось вначале, а… человек с мешком на голове! Волнение охватило Бориса. На жертве похитителей была до странности знакомая одежда: широкая светлая рубаха и черные атласные шаровары. Костюм Грэя! Этот костюм был на нем и сейчас, и в прошлом сне. Но как? Получается, что человек с мешком на голове — это он сам? Ведь уже бывало, что Борис видел во сне себя со стороны. Но зачем его схватили? И куда несут?
Похитители направились через двор к невысокому забору, явно собираясь перебраться через него вместе с ношей. Борис закружил над ними, с ужасом взирая на собственное безвольное тело — последние сомнения в том, что он видит самого себя, рассеялись. На смену им пришло негодование: да что им от него нужно? Борис надеялся, что вскоре все выяснит, проследив за кудыкинцами, но все повернулось иначе.
Подельники опустили тело на землю, и «красная футболка» перебрался через забор, а «меховой помпон», подхватил ношу и приподнял, пытаясь передать напарнику. Тот принял ее (то есть тело Бориса), но, наверное, из-за неловкого движения потерял равновесие, пошатнулся, — ноша рухнула на землю мешком (то есть головой) вниз.
На этом криминальное действие оборвалось, потому что у Бориса перед глазами резко потемнело, а потом вдруг стало светло: его восторгу не было предела в тот миг, когда перед ним появилась знакомая обстановка его комнаты, а в окно ворвался многослойный городской шум.
Вскочив с дивана (не старого и трескучего, а мягкого и уютного, с ворсистой обивкой), Борис бросился к окну, как умирающий от жажды — к роднику, и распахнул обе створки. Какое-то время он стоял, шумно втягивая ноздрями воздух и пожирая взглядом городской пейзаж с такой жадностью, будто вырвался на волю после долгих лет заточения. Почему раньше ему казались неуютными эти бетонные высотки-муравейники? Почему раздражало урчание моторов и визг тормозов автомобилей, мчащихся по проспекту? Как он мог с неприязнью смотреть на толпы людей, снующих во все стороны, и мечтать, чтобы все они куда-нибудь исчезли однажды, как бывает в постапокалиптических фильмах?! Теперь ему хотелось обнять их всех, как близких родственников. Борис улыбнулся и помахал прохожим, еще не многочисленным в этот ранний час. Какой-то человек заметил его жест и помахал в ответ. Может быть, он даже крикнул: «Привет, чувак!»
— Я дома!— радостно завопил Борис и, не в силах сдержать эмоции, запрыгал по комнате, раскинув руки. — Дома! Конец дурацкому сну! Как же он мне надоел!
На глаза попался телефон, лежащий на полу в изголовье дивана. Как обычно, вывалился из-под подушки. Борис схватил его и набрал Сашку, забыв о том, что друг не любит ранних звонков. Гудки шли слишком долго, но все-таки сменились, в конце концов, на недовольный голос:
— Что такое? Война началась?
— Привет, Сашка! — надрывно закричал Борис. — Есть срочное дело, одевайся, я заеду за тобой.
— Куда
