Александр Матюхин - 13 маньяков

Моя куколка встретила меня уже раздетая, покорная, спокойная. Холодная, как лед, и готовая на все ради меня. Я порылся в ящичках туалетного столика жены, нашел кое-какую косметику… О, какой вульгарной она сделалась, моя Николь! Румяна маслянисто блестели на бледной коже, ресницы слиплись от туши, а губы хищно краснели, словно вымазанные устричным жиром. Я готов был молиться этому землянично пахнущему идолу. Это не я, это она играла со мной, а я брел за ней, как сомнамбула за лунным лучом, как моряк за сиреной. Я весь дрожал.

Окруженные догоревшими свечами, мы успокоились только под утро. Мне было жаль покидать ее, но все же я не мог спать в таком холоде. Едва остывал пот на моем возбужденном теле, в кожу как будто впивались ледяные иглы, а изо рта шел пар. Я плотно закрыл дверь спальни, забылся сном на пару часов, а потом выпил обжигающий кофе и отправился на работу.

Она подарила мне еще два дня, еще сорок пять часов, каждую минуту из которых я буду помнить всю свою жизнь.

Окислитель – грабитель…

Несмотря на жуткий холод, она, конечно, начала портиться. Сегодня был наш последний вечер. Нарумяненная и напудренная мертвая кожа тускло блестела в свете ароматической свечи, ее удушливый ванильный запах уже не перебивал отчетливый дух разложения. Я поужинал в ее молчаливом обществе, а когда начало смеркаться, туго запеленал ее в полиэтилен.

Она была теперь еще больше похожа на куклу. Не новую, бывшую в употреблении, использованную много раз. Сломанную. Она источала аромат отвергнутой святыни, гниющих мокрых цветов. Ее тело, затянутое в полиэтилен, было так обреченно соблазнительно, что я не удержался… Я терся пахом о полиэтиленовый кокон, пока мозг не засыпало золотой пылью. Я обнимал ее и всхлипывал, как младенец. Я был так счастлив…

Магний, кальций, цинк и барий – их валентность равна паре.

Я обернул свой драгоценный сверток старым байковым одеялом, служившим ей постелью, и добавил еще пару слоев оставшегося полиэтилена. Теперь это был просто аморфный пакет со строительным мусором. Мне стоило больших усилий вынести ее на плече из дома. Слава богу, в темноте никто бы не смог заметить градом катившийся с меня пот и дрожащие под тяжестью ноши колени. Впрочем, мне и не встретился никто из соседей, и я дошел до помойки, а потом, незаметно за деревьями вильнул в проулок к припаркованной заранее машине. Затолкал сверток в багажник и выехал на пустырь за частным сектором, к пологому берегу реки. Облив бензином мою куколку, я чиркнул спичкой.

Она сгорала, оплавляясь в полиэтилене, как букашка в янтаре. Божья коровка, улети на небо… Ну на что она сгодилась бы, если б не я? Что за жизнь ее ждала? Эта несчастная девочка стала незабываемым воспоминанием в моей жизни, яркой вспышкой наслаждения, запретным плодом, которым я полакомился. И я был бесконечно ей благодарен. Вряд ли кто-нибудь оценил бы ее так, как я. Я перевернул всю свою жизнь с ног на голову ради нее. Я уготовил ей лучшую участь из всех возможных и доступных ей вариантов… Прощай, моя Николь.

Медь и ртуть стоят отдельно – два, один попеременно.

Алюминий, бор и хром трехвалентными зовем.

Вернувшись домой, я сразу же снял с себя всю одежду и включил стиральную машинку. Нельзя оставлять даже малейшего намека на запах гари… Я принял душ и надел чистое белье, потом налил себе полный бокал вина, залпом выпил и прошел в спальню, опустевший аквариум. Включил свет, оглядел комнату… Проклятие! Пеленая мою куколку, торопясь насладиться ею в последний раз, я этого пятна не видел. Просто не обратил внимания… Теперь же в свете голой электрической лампочки на чистом сером линолеуме растянулась в издевательской ухмылке темная лужа запекшейся крови. Откуда? Неплотно прилегал друг к другу полиэтилен на стыках? Николь процарапала ногтями, и ее сок просочился сквозь незаметную дырку? А, неважно. Сейчас надо…

Тихий звук заставил меня вздрогнуть, сердце подскочило вверх и забилось в горле. Я ожидал услышать что угодно: телефонный звонок, полицейскую сирену, – но никак не щелканье замка и позвякивание ключей.

– Сюрпри-и-из! – Игривый голосок никак не вязался с цепким проверяющим взглядом жены, впившимся в меня на одну долгую секунду.

При иных обстоятельствах я бы рассмеялся над этой нелепой попыткой жены застать меня врасплох. Сейчас же я обливался холодным потом, стоя на пороге спальни, таращась на жену и пытаясь вычислить, когда я потерял счет времени настолько, чтобы прохлопать дату ее возвращения…

– Ты как раз вовремя! – Я нашел в себе силы выдавить улыбку. – Как добралась? Почему не позвонила? Я бы встретил.

– На такси доехала. – Она облегченно заулыбалась в ответ и вкатила в прихожую чемодан.

Убийство жены я отмел сразу. Она была нужна. Жена – это комфорт, статус, почти стопроцентное алиби. Что тогда? Я быстро осмотрел комнату. Ни одной тряпки… Как назло, на мне даже одежды не было, я стоял в одних трусах в проеме двери и пытался впопад отвечать на щебечущие реплики жены. Снять трусы, что ли, вытереть кровь?.. Нет. Даже если успею зашвырнуть их за батарею, такая нелепая обнаженка тут же насторожит жену. Уж очень это не в моем духе, я – ботан, яйцеголовый химик, тюха-матюха, учитель года, а уж никак не Аполлон-эксгибиционист…

Жена склонилась над вещами, взвизгнули «молнии» замков. Я сделал полшага в сторону, скрылся из поля зрения жены за дверным косяком, опустился на колени и принялся слизывать кровь с линолеума, начиная с самого края пятна и часто-часто смачивая язык слюной.

– Саша, угадай, что я привезла?! – крикнула жена, потроша чемоданное чрево.

Я торопливо сглотнул и, не меняя позы, откликнулся:

– Неужели ракушку?

Жена звонко рассмеялась. Я продолжал лизать соленую кровавую слизь, дурея от фантомного аромата Николь.

– Помнишь те ливанские кедры по дороге к пляжу? – продолжала трещать жена.

– Угу, – не прерывая своего занятия, я содрогался от проникающей в меня смердящей теплоты. Болезненная эрекция комкала мысли.

– Так вот… Я нашла шишку! Огромную спелую шишку с орешками! Она грохнулась прямо мне под ноги, несколько орешков вылетели, но остальные – все на месте. А запах! Кедровая смола… Да где же она?

Жена скреблась в чемодане, как жадная белка. В полуметре от нее я поглощал последнее напоминание о Николь. Край лакированной темной лужи широко улыбался мне опрокинутым полумесяцем, красным, как губы моей Николь. Моей маленькой мертвой куколки. Купорос мой медный…

Я боялся, что мой измученный язык слишком громко шуршит по линолеуму. Я боялся, что жена, отыскав треклятую шишку, впрыгнет в комнату в любой момент. Я боялся, что жить уже больше не смогу без этого восхитительного афродизиака, который я глотал, словно колючую проволоку. Я боялся, что очень скоро буду готов сделать что угодно за новую дозу…