Александр Матюхин - 13 маньяков

– Значит, я у тебя идиот. Слабоумный. Мои ногти. Хочу – и грызу!

– Что?! – Мать покраснела. Мне показалось, что я чую запах жженого волоса и слышу слабое потрескивание – она буквально электризовала воздух искрами ненависти, глядя на меня воспаленными злыми глазами. – Не смей грызть ногти и не смей грубить матери! – крикнула она в раздражении. Я еще ни разу не видел, чтобы она так злилась.

Это было обидно. И ведь она прекрасно знает, что привычка грызть ногти появилась у меня недавно. Я своими ушами слышал, как наша психологиня объясняла ей, что это – последствия стресса от развода родителей. «Неосознанная попытка вернуться в детство и защитить свой мир от потрясений». Я запомнил эти слова наизусть.

Набычившись, я сверлил мать взглядом, мысленно крича ей, чтобы она вспомнила, КТО НА САМОМ ДЕЛЕ ВИНОВАТ в том, что я грызу ногти. Не я! Мне хотелось, чтоб она опомнилась и проявила сочувствие. Но мать не пожелала.

– Вон из-за стола, – сказала она. Лицо ее сделалось серым и тусклым.

«Ну и пожалуйста!» – подумал я и громыхнул стулом, уходя с кухни. Мне многое хотелось сказать маме или даже прокричать. Но я ушел молча. Подумаешь!

Это было очень странное зрелище. Я лежал в темноте, замерев и прислушиваясь, как вдруг тоненький серебристый лучик вытянулся из стены справа от моей кровати, перерезал глыбу мрака посредине и ушел в стену слева.

Я страшно удивился.

Лучик, протянутый из одной стены в другую, был толщиной в нитку.

Я подумал, что все это бессмысленно и на самом деле я сплю. Сел, нащупал босой ногой тапочки на полу, встал и подошел к стене. Протянул руку в то место, откуда исходил серебристый луч, придавил его пальцем. Луч тут же пропал. Я убрал палец – и он появился снова.

Так я узнал, что в стене моей комнаты есть отверстие.

Я наблюдал, как сквозь дыру пробивается свет – с той стороны стены. Встав напротив луча и распластавшись щекой по стене, я заглянул внутрь.

Смотреть было ужасно неудобно. Не в том смысле, что я испытывал угрызения совести. Нет! Просто дыра в стене была так мала, что я почти ничего не мог разглядеть – лишь крохотный кусочек обоев в другой квартире: тусклые золотые квадратики на зеленом фоне.

Я ни о чем не думал и ничего не ждал, как вдруг чья-то тень проскочила мимо моего вытаращенного глаза, на мгновение перекрыв обзор. Это было неожиданно! Охнув, я отпрыгнул от стены. Возможно, существо за стенкой услышало мой крик. Потому что луч исчез.

Мне стало не по себе. Я вдруг представил, как чей-то глаз сверлит темноту, пытаясь, в свою очередь, разглядеть сквозь дыру меня.

Мне даже показалось, что кто-то дышит, тяжело, с присвистом и совсем рядом. Теряя тапочки, я бросился в кровать.

Натянул одеяло на самый нос и зарылся головой под подушку. Сердце бухало прямо в ребра. Хотелось позвать маму, но я боялся даже пискнуть, чтобы не привлечь к себе внимание того существа.

Не знаю, сколько я пролежал так, обливаясь потом в душной жаркой темноте под одеялом. Наверно, долго. Достаточно долго, чтобы заснуть…

Он выступил откуда-то из темноты: длинный, чудовищно худой человек со впалыми щеками. Он подошел к моей кровати. Я хотел заорать, вскочить – но все тело словно залило льдом. Я не мог пошевелиться. Только веки дрожали, трепыхались, как крылья пойманной бабочки в сачке.

Незнакомец наклонился ниже – я увидел его лицо, его мертвые желтые глаза и едва не задохнулся от ужаса. Я ждал, что он вот-вот коснется меня. Тонкие длинные руки с узловатыми пальцами, покрытые волдырями и серо-зеленой слизью, воткнутся под ребра железными крючьями, продавят мое тело, как гнилое яблоко, – и тогда я умру.

Я заорал и скатился с кровати. Очнулся на полу. Сквозь задернутые желтые занавески просвечивало яркое утреннее весеннее небо.

«Мама», – первое, о чем я вспомнил, проснувшись. Вскочил и, дрожа, побежал к ней. Хотел, чтоб она обняла меня. Как будто мне все еще пять лет.

Я нашел мать в ванной комнате. Бледная, встрепанная, она стояла в ночной рубашке перед зеркалом и стригла ногти. Глаза у нее припухли и покраснели.

– Ты что, сломала ноготь? – спросил я. – Ты плакала?

Мама вздрогнула. Глянула на меня, сдвинув брови. Странное у нее было лицо – будто она сомневается в чем-то. Или боится.

– Мам, ты чего? – спросил я.

Она прищурилась, положила ножницы на край раковины и показала мне руки с растопыренными пальцами: ее ногти, еще вчера красиво подпиленные, покрашенные вишневым лаком, были коротко и местами косо и неаккуратно обрезаны.

– Вот чего, – сказала она. И, нахмурившись, захлопнула перед моим носом дверь. – Иди одевайся! Я скоро выйду.

Я ничего не понял, но мать – человек упрямый. Если разговаривать не хочет, то и не станет, как ни проси.

Прежде чем отправиться в школу, я забежал в соседний подъезд. Именно там – я вычислил – находится квартира, имеющая общую стену с нашей. Первый этаж, с правой стороны от лифта, квартира номер…

На двери, обитой дерматином, никаких цифр не было. Но на соседней, обгорелой, мелом кто-то написал цифру 7. Значит, рядом шестая. Узкая полоска бумаги с круглой синей печатью была налеплена чуть выше ручки двери и такая же – ниже, под личинкой замка.

Вот это сюрприз! Я видел такое в детективных сериалах. Бумажная полоска означает, что шестая квартира опечатана, и никто не может попасть внутрь. А также и то, что никто живой не может существовать в запертой и опечатанной квартире!

Но ведь кто-то зажигал там ночью свет! И чью-то тень я видел сквозь дыру в стене. Уж это-то мне не приснилось и не померещилось? Странно.

Вечером я рассказал матери про свой кошмар. Описал ей, как выглядел тот худой мужик, который стоял, разглядывая меня, над моей постелью.

Мама выслушала меня. Подумала и, сощурившись, вдруг поинтересовалась невпопад: не вставал ли я ночью?

– Из комнаты никуда не выходил? – спросила она, как-то недоверчиво ко мне приглядываясь.

Я хмыкнул, пожал плечами.

– Нет. То есть я вставал. Но из комнаты не выходил. Это точно!

– А может, просто не помнишь, – тихо сказала мать. И помотала головой, как упрямый бычок. – Да нет! Ладно, Макс. Знаешь, мы с тобой ссорились…

– Я уже все забыл, – сказал я. Хотел ее порадовать.

Мама взглянула на меня. Лицо ее было очень серьезным.

– Ну да, – проговорила она. – Это хорошо. Но все-таки… Давай сходим завтра к психологу?

Вот уж чего мне не хотелось, так это тащиться к психологу на другой конец города. Просто жаль времени! Да и не нахожу я особого толку в скучных долгих беседах с пожилой тетенькой. Но мать так жадно ждала моего ответа, заглядывая мне в глаза… Я не хотел с ней ссориться опять.

– Ладно. Как скажешь, – кивнул я. – Завтра после трех? У меня шесть уроков по расписанию.