Александр Матюхин - 13 маньяков

– Александр Иваныч! Она сама! Я ее не толкала! – На меня таращились испуганные анютины глазки. – Она сама об косяк ударилась!

– Разберемся. – Я торопливо сделал суровое лицо, обливаясь при этом потом. – Ну что у нас тут? Э… эм… Зотова?

Девочка сплюнула в руку кровавый сгусток с крошечным белым осколком.

– Зуб сломала, – как-то чересчур спокойно ответила она. Даже не плакала, только бровки нахмурила.

И мой разум разлетелся в клочья. Я задохнулся от восторга. Я повел ее в медпункт, еле сдерживая горячий артериальный прилив. По дороге вспомнил, как ее зовут – Николь. Николь Зотова. Нелепое имя. Зотова-Азотова.

Я стал наблюдать за ней, я начал плести свою серебряную паутину.

Ей всегда выпадало дежурство в классе после того, как кто-нибудь уделает жевательной резинкой парты и пол, намажет маслом доску или разобьет что-нибудь из лабораторной посуды. На физкультуре ее пинали и толкали, она падала с «козла», каната и «шведской стенки». Баскетбольные и волейбольные мячи вечно летели ей в голову, а белую блузку и клетчатую юбку топтали в раздевалке нахальные одноклассницы. Она никогда не плакала. Только хмурила бровки. А когда она открывала рот, и был виден один из резцов с отколотым кусочком, мне приходилось прикусывать губы, чтобы не застонать.

Вот эта ее досадная, ничем не заслуженная виктимность безошибочно вела ее к беде. Я не мог уже представить себе другую жертву. Даже не помню момент, когда я начал мысленно называть ее «моя Николь». Николь. Кукольное имя. Моя кукла…

Она была идеальной. Отсутствие успехов в учебе вряд ли сулило блестящее будущее. Отца нет, мать лишена родительских прав. Живет с бабкой – бедно, тускло, трудно. Нет денег на новые туфли, нет денег на косметику и кафешки, нет денег на репетитора… А двоек по химии все больше… Да, Азотова, дело дрянь… Хмурит бровки… Еще немного – и к экзаменам не допустят. Нужно заниматься дополнительно. Знаю, какая пенсия у стариков! Не говори никому, позанимаюсь с тобой бесплатно, только будешь приходить попозже, чтобы другие, «платные», тебя не увидели. А то родители такой хай поднимут! Договорились, Азотова? Вот и славно.

Рождает воду водород, ну а теперь наоборот: вода рождает водород, а заодно и кислород.

Жена таращилась на меня с выражением крайнего удивления на лице, когда я доставал из шляпы кролика за кроликом – путевка в Турцию, в тот самый отель, где мы отдыхали лет пять назад, и нам так понравилось. Раз.

Нет, дорогая, я не могу с тобой поехать, май месяц – экзамены на носу, горячая пора! С этими ЕГЭ, ГИА такое сумасшествие… Поезжай одна. Ну или с подругой. Два.

А я займусь ремонтом. В спальне окно поменяю. Может, и батарею… Три.

Такие радужные перспективы затмили бедняжке мозг настолько, что она даже не поинтересовалась, в какую копейку мне все это влетело и в честь чего этот аттракцион невиданной щедрости. Она мысленно уже плавилась на солнце и облизывала взглядом смуглые мужские спины и тугие плавки.

Я не поскупился и на покупку мощной сплит-системы, которая должна была заменить старый кондиционер. Он служил нам верой и правдой уже лет десять и не собирался ломаться, но мне нужен был особенный холод. Холод, способный сохранить мою куколку свежей и аппетитной в раннюю майскую жару…

Два молчаливых гастарбайтера вынесли из спальни всю мебель, и я начал устилать пол полиэтиленом. Серый линолеум скрылся под двадцатью, не меньше, слоями этого прекрасного материала. Полиэтилен высокого давления, по ГОСТу. Сколько там паскалей прочности при разрыве? Зависит от марки, ага.

После установки «сплитухи» гастарбайтеры приступили к работе. Выставили стекла, выломали старую раму, чуть расширили оконный проем.

Все это время я таскал по вечерам строительный мусор на помойку. Специально ждал, когда с работы вернется побольше народу, и с наступлением сумерек тащил увесистые свертки полиэтилена. Демонстративно, чтобы все видели, все были в курсе – в такой-то квартире ремонт, мужик таскает осколки кирпичей, разбитые рамы, стекло и больше ничего. Ну а что ж еще, в самом деле?.. А батарею я, конечно, оставил. Чугунный радиатор – то, что нужно, чтобы моя куколка была при мне.

Комната напоминала теперь пустой аквариум – большое, без занавесок, окно, до краев наполненное сиреневыми сумерками, голубые, с серебристым отливом, обои на стенах, устеленный блестящим полиэтиленом пол. Чисто. Прохладно. Я постелил рядом с батареей старое байковое одеяло и поставил в угол музыкальный центр. Сюда я собирался запустить мою рыбку.

Алюминий, феррум, хром – их валентность равна трем.

Удивительно красивый почерк у моей Николь. Все аккуратно записывает в тетрадку, без помарок, с наклоном вправо. Все, что я ей говорю. Только не понимает ни бельмеса. Да я и сам уже не понимаю. Мои мысли – как черный пепел в черной бездне. В груди – жидкая горячая боль. Я уже по горло в зыбучих песках…

– Бабушку сегодня в больницу увезли. На скорой, – вдруг сообщает мне мой ангел.

– А что с ней? – шипит демон, едва не разорвав мне горло.

– Инсульт, – хмурит бровки.

Пытаюсь унять сорвавшееся с цепи сердце…

Сера, сера, сера – эс, тридцатидвухатомный вес…

Вроде стало полегче. За окном уже почти стемнело. Как всегда, Азотова – последняя на сегодня из «двоечников».

Я подвинул ей блюдо с выпечкой:

– Угощайся. Пряники ингибированные.

– Какие?! Может, имбирные? – хихикнула она.

– Может, и имбирные, – сказал я, взял с полки англо-русский политехнический словарь и с размаху ударил ее по затылку. Она ткнулась грудью в стол и уронила голову на раскрытую тетрадку.

Она быстро пришла в себя. Я едва успел заклеить ей скотчем рот. Дернулась… Руки закинуты над головой, привязаны к батарее. Достаточно высоко, чтобы не достать до пола, достаточно широко, чтобы не освободиться… Заскользила ногами по полиэтилену. Блузка выбилась из-под пояса, клетчатая юбка задралась… Смотрит на меня огромными карими глазами, не верит. Все еще не верит. Не верит даже тогда, когда я кладу руку ей на грудь, веду по животу, спускаюсь ниже, глажу худые ноги. Хмурит бровки…

Я медленно снял с нее белые трикотажные трусики и долго смотрел на небольшое устьице, мягкое и нежное, как ушко котенка. Наконец-то до нее дошло. Наконец-то я увидел ее слезы. Скривилась, скуксилась, силится крикнуть, брыкается. Я наотмашь ударил ее по щеке, потом разделся догола и включил музыку на полную громкость, чтобы заглушить крики. Мои крики.

Я с упоением погрузился в свои игры. Я с трудом всплывал со дна своей мечты, чтобы ответить на редкие телефонные звонки жены.