Дэннис Крик - Судьба вампира

Люций еще издалека увидел, что дверь в его дом сломана. Она покосилась. Верхняя петля была наполовину вырвана из дубового косяка и болталась в проеме. Предчувствие опасности ворвалось в его душу с той же стремительностью, с какой, вероятно, и была сорвана эта дверь.

Дом встретил его мертвой тишиной. Оказавшись в прихожей, он позвал сестру. Но на его зов никто не откликнулся. Он нашел марлю и перевязал ею руку. Но уже через минуту белая ткань стала красной от крови. Как таковой боли он не чувствовал, лишь неприятное жжение, будто его постоянно, без устали жалила пчела.

Пройдя в гостиную, он увидел на полу следы борьбы.

– Камелия! – взревел он.

И в следующий миг взбежал по лестнице на второй этаж. И там, в спальне он увидел ее.

Она лежала на диване в зеленом летнем платье. Неподвижная, бледная. Голова на подушке, длинные волосы растрепаны. Ветер из открытого окна небрежно трепал их. Если бы не предчувствие, Люций бы подумал, что она просто спит.

У ее ног скулил Эскудо. При появлении хозяина он даже не пошевелился.

Поэт упал на колени у дивана и взял в руки ладонь сестры. Кожа была еще теплой, и палец его вмял ее в районе запястья в надежде почувствовать пульс. Но его не было. Он затряс ее за плечи и закричал прямо в лицо: «Проснись, Камелия, прошу!» Но она по-прежнему оставалась неподвижной. Он убрал волосы с ее лба и стал целовать ее лицо.

Мертва.

Эта мысль пронзила мозг, как факел – стог сена.

Глаза его сестры были открыты, но взгляд уже остекленел. Он приподнял ее голову и внимательно осмотрел шею. В той ее части, где у мужчин расположен ярко выраженный кадык, он увидел след от укуса. Капельки крови застыли на его краях.

– Этого не может быть… – прошептал он, роняя голову ей на грудь.

Кто, кто мог сотворить такое с ней? С этим невинным ангелом божьим?

Господи, кто это исчадие ада? Может, это одна из его жертв? Девушка Зара? Парень по имени Изот? Кто? Или в городе появился новый вампир, куда более изощренный в своей вечной злобе?

Оставалось только одно – ждать, когда она воскреснет. И сама все расскажет.

Он закрыл глаза и зарыдал.

Впервые за время своей новой жизни он понял, что она в действительности значила для него. Родная душа, ушедшая навеки… Господи, она любила его таким, какой он есть (даже в дьявольском обличье). Родная душа и путеводная нить, связующая его мир, ночной и кровавый, с миром этим, светлым и живым, миром с человеческим лицом.

Эта потеря невосполнима. Последствия ее будут катастрофичны.

Проклятое чувство ужасной вины забралось глубоко в его душу и заставило раскопать могилу, опрокинуть черный камень и выпустить на свободу прежнего Люция. Теперь он мог обнять восставшего призрака поэта. Еще того поэта, которого она так любила.

И возвращение это не было вспыльчивым, одномоментным капризом его ума. Он шел к нему долго. Быть может, он шел к нему все это время, начиная с той самой минуты, когда согласился на условия невидимки у озера. А все эти дни и ночи в обличье зверя были лишь переходным этапом, необходимым для осознания им самим собственной неправоты.

Вся его жизнь прошла под присмотром Камелии. Они были вместе и в самые удачные дни, и в самые плохие. За эти двадцать лет он настолько привык к ней, что не мыслил себя без ее заботы и ласки. А она… она была настоящим ангелом, приносящим в жертву его благополучной жизни жизнь свою.

Она отказывала себе во встречах с женихами, когда Люцию требовались вечерние прогулки и теплый ужин. Она вела все домашнее хозяйство, ни разу за все эти годы не прибегнув к посторонней помощи. Она рассказывала ему о людях, о стране, в которой они жили. О том, каким же большим является окружающий их мир. И как трудно в нем оставаться самим собой. Она была его глазами, которыми он видел все происходящее вокруг. А он не уберег эти глаза. Предпочел другие, обманные, злые, ненастоящие…

– Камелия…

Его пальцы впились в простыню и сжали ее с такой силой, что когти вошли глубоко в ладонь. На белой ткани выступили капли крови.

Она всегда была за него. Горой стояла даже тогда, когда знала, что он виновен в смертях невинных людей. Она поставила его жизнь и свободу превыше своих убеждений, превыше своей веры. Ах, если бы он все это не начал… она могла бы жить.

Нет, она не должна стать такой же. Это было бы самым худшим наказанием для них обоих. Достаточно уже того, что он совершил одну роковую ошибку.

Как бы вычеркнуть из памяти тот день, когда всему было затмение, пронзительная сила мокрых глаз вампира?

Но так как не знать об этом было невозможно, невозможно об этом было и забыть.

Неожиданно она пошевелилась. Закашлялась, голова ее задергалась, она стала просыпаться. Люций помнил, что первые признаки пробуждения сопровождает пустота, беспросветный мрак которой вселяет ужас. Немного позже она рассеивается и превращается в новый мир.

Пес радостно завилял хвостом и стал лизать ноги хозяйки. Казалось, в своей отчаянной радости он совсем забыл, как недавно шарахался от появления в доме нечистой силы.

Камелия открыла глаза.

Мгновение ее взгляд бесцельно блуждал, а потом он застыл на его лице. Склонившись над ней, Люций спросил.

– Кто, родная? Кто это был?

Прежде чем первое слово сорвалось с ее уст, он успел почувствовать леденящий холод, исходящий от ее губ. И проклясть весь вампирский род.

– Он называл себя Даниэлем, ангелом мести, – тихий стон вышел из нее одновременно с тяжелым придыханием.

– Ангелом мести? За что же он мстит?

– За брата. Его брата кто-то убил…

Холодная ладонь легла на холодное плечо.

– …Пожалуйста, мне больно, так больно…

По щекам его текли горячие слезы. Каждый новый вздох давался труднее предыдущего. Что там говорил Венегор про отсутствие чувств у вампиров?

– Рука… твоя рука… ты ранен, Люций… – наконец, она узнала его, но в глазах ее еще царило непонимание, хотя характерный вампирский блеск поэт в них уже уловил.

Он посмотрел на перевязанную кисть.

– Это ерунда, просто царапина.

– Я не хочу, чтобы ты испытывал боль, кровь течет, – она сжала пальцами марлевую повязку, красная капелька просочилась наружу и упала на пол.

– Не хочу твоей боли…

– Боли нет, – поспешил он ее успокоить. – Боли нет, – он задыхался от горя и бессилия. И проклинал судьбу, в которой не было возможности повернуть время вспять.

Ах, если бы он смог вымолить у бога прощение… Он бы вернулся назад в тот роковой день и ни за что бы не подставил шею…

Рука его потянулась к клинку, что висел в кожаном чехле на поясе сбоку.

– Теперь я всегда буду с тобой, – глотая слезы, поэт думал о том, что самым ужасным преступлением, совершенным им, будет оставить ей жизнь в таком обличье.