Олег Лукошин - Наше счастье украли цыгане

— Да так… Прогуляться хочу. Ты будь настороже. Я на замок дверь закрою, но мало ли. И не вздумай в окна высовываться.

— Как в тюрьме! — вздохнул он печально.

Я выбрала из своих вещей платьишко посимпатичнее и лёгкий марафет на лице навела. Мне и без косметики хорошо, все так говорят, но если чуть-чуть — то смотрюсь интереснее.

Странное волнение в груди — но тут же постаралась его отогнать. Не время сейчас волноваться. Оно не улетучивалось, впрочем.

Тронулась.

Погода отличная — солнышко в полнеба сияет, теплынь. Хорошее лето в этом году. Не то что несколько предыдущих — одни дожди шумели.

Дорога поначалу через лесочек шла, но буквально километр, не больше. Потом полем потянулась. Ольховские дома издалека замаячили. Я по обочине топала, где травка. На дороге-то пыль по щиколотку — все ноги грязные будут.

Домов и вправду всего ничего. Один среди прочих выделялся — двухэтажный и кирпичный, окружённый деревянным забором. Сразу подумалось, что это Куркина. К нему и направила стопы.

Что такое: сердечко колотится, в пот бросило… Жарко, да, но не настолько, чтобы липкой влагой с головы до ног покрываться. Надо поискать литературу о самоконтроле. Сейчас много подобного издают — как владеть эмоциями, управлять взбунтовавшимися нервами, и всё такое прочее. Мне не помешает, я нервная. У доски, бывает, в самой рядовой ситуации ни с того ни с сего в трясучку кинет. А другой раз, в более ответственный момент, даже глазом ни моргну. Это ненормально. Я не люблю себя неадекватную, перешедшую эмоциональную грань. Мне хочется быть спокойной и цельной.

По тестам я холерик с большой долей меланхолика. Самая неустойчивая смесь. Надо быть сангвиником с приличным процентом флегматика — тогда все события жизни стану воспринимать с пофигическим оптимизмом. Измениться реально — просто нужно работать над собой.

Да, куркинский дом! Вот и он сам, жизнерадостно беседует у ворот — какие они знатные, ворота-то, отменная и свежая древесина! — с человеком в военной форме. Эге, да это тот самый майор, которого видела в сельсовете! Походу он главный над всей причалившей солдатнёй. Признаться, довольно неприятный тип. Вроде бы ничего особенного, но взгляд надменный и чрезмерно проницательный. Слишком смелый для какого-то майора. Так и генералу смотреть не положено.

Волнение стремительно усилилось.

— Поёт Валерий Леонтьев! — разразилась я в окружающее пространство. — И тут же: Раймонд Паулс. «Диалог» — это название. Апрелевский ордена Ленина завод грампластинок. Первая сторона…

Я почувствовала вдруг сбои в памяти. Открывавшая пластинку песня не вспоминалась, хотя так и крутилась в голове. Применила над собой усилие, послав в головной мозг разряд недовольства. Помогло!

— Первая сторона: «Вероока» — ну конечно она, затем «Затмение сердца», «Я с тобой не прощаюсь», «Годы странствий» и последняя… — ещё один мощный разряд — да, «Человек-магнитофон»!

Куркин с майором повернулись на голос и застыли в недоумении. Майор держал в руках трёхлитровую банку — видимо, с мёдом. Дверца «Уазика» открыта, банку внутрь он не ставит — повернулся и смотрит.

— Вторая сторона: «Поющий мим», «После праздника», дальше… дальше-дальше… а! «Полюбите пианиста», потом заглавная «Диалог» и последняя — «Зелёный свет». По просьбам трудящихся исполняется именно она — песня Раймонда Паулса на стихи Николая Зиновьева «Зелёный свет». Три-четыре…

Они одновременно моргнули.

— Был час пик, бежали все куда-то, вдруг застыл, задумался зелёный све-е-ет… Зелёный све-ет… Час прошёл, но всё горит зелёный, и никто не понял, что случилось с ни-им… Случилось с ни-им…

И — с чувством, с выплеском, с нахлёстом!

— Ну, почему-у, почему-у, почему-у был светофо-ор зелёный? А потому-у, потому-у, потому-у, что был он в жизнь влюблённый… В мельканье дней, скоростей и огней он сам собо-ой включи-ился, чтобы в судьбе и твоей и моей зелёный све-ет про-одлился… А все бегут, бегут, бегут, бегут, бегут…

Би гуд. Будь хорошей. Сакральный смысл композиции.

Ладно, хватит! Публика тормозит.

— Всё! — объявила я. — Передача «В рабочий полдень» подошла к концу. Вячеслав Демократович, как насчёт продления зелёного света в наших судьбах?

Куркин произвёл попытку улыбки и выразительно, сконцентрировано, неторопливо похлопал в ладоши.

— Светлана Бойченко! — типа представил он меня майору. — Будущая звезда голубых экранов.

Майор сделал два шага к «Уазику», поставил сквозь открытую дверцу на сиденье банку — она звякнула о другую, видимо не одну трёхлитровочку душистого медка презентовал кооператор военным — и тоже хлопнул пару раз в ладоши. Как-то глухо это у него вышло, у Куркина-то звонче получилось.

— Далеко пойдёт! — коротко выдал заключение на мой талант военный чин и повернулся к хозяину дома. — Ну что, Слав, бывай! Через пару дней встретимся, поговорим о том деле более детально. Сам подъедешь?

— Да, сам. Чё тебя гонять?

— Ну ладно, — они пожали на прощание руки. — Приятного концерта!

— Это не то, что ты подумал, — ухмыльнулся Куркин.

— А я ничего не думал.

Майор уселся за руль, завёл двигатель, и «Уазик» тронулся по той самой дороге, которую только что я так чудно променадила, в обратную сторону. В Вешние Ключи.

— Здорово выглядишь! — сделал мне комплимент дядя Слава, окинув с верху до низу прищуренным и несколько насмешливым взглядом. — Как жизнь-то? Деда, я слышал, в больницу увезли?

— Угу, — кивнула я, — в больницу. Жизнь движется своим чередом. Преподносит сюрпризы и открытия. Радует, короче говоря.

Он снова попытался улыбнуться. Вот ведь, хочет человек — а не получается. Лицевые мышцы против. Суровое нутро не позволяет. Бородёнка сковала.

— Была когда-нибудь на пасеке? Хочешь посмотреть?

Я промолчала в ответ, но он, почувствовав моё согласие, мотнул головой — жди, мол, а сам, направившись вглубь обширного двора, уселся за руль стоявшей здесь «Волги» и выкатил её за ворота, прямо ко мне. Дверца открылась, я была приглашена присоединиться к поездке. Плюгавенький мужичок с дымящей сигаретой в зубах, светло-грязной футболке и рваном трико закрыл за нами ворота. Видать, Куркин сторожа держит. Буржуй, одно слово.

— Поосторожнее там с куревом! — успел крикнуть ему дядя Слава.

«Волга» тронулась, волосы мои озорно и задорно всколыхнул ворвавшийся в приоткрытое окно ветер, и мы поехали по какой-то едва угадываемой колее в сторону недалёкого леса. Там тоже замаячил забор из качественной и свежей древесины. Видимо, это и была знаменитая куркинская пасека. Я поймала себя на мысли, что мне чрезвычайно приятно вот так рассекать просторы Земли на дорогой и престижной «Волге». Ещё бы лучше на «Кадиллаке». И где-нибудь в Калифорнии.