Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

Мы перебрались через какой-то ручей, продрались сквозь кустарник, перелезли за забор, миновали сад, удушавший розовый крематорий. Было что-то гнетущее, неестественное в этом гигантском цветнике, буйной пышности посреди пустыни. Как в пиршестве во время чумы. У меня что-то спрашивали, но я молчал. Впервые мне не хотелось разговаривать. Мой словарный запас безнадёжно иссяк. Равви тоже отмалчивался, словно мы с ним в молчанку играли. Постепенно затихли и остальные.

– Подождите меня здесь, – сдавленным голосом попросил Равви, кивнув на ложбинку под раскидистым деревом.

И побрёл по извилистой тропке, уводящей на гору. Медленно, чуть ссутулившись, какой-то обречённой походкой. Вдруг обернулся и посмотрел на нас, будто хотел удостовериться, на месте ли, и пошёл дальше.

– Куда это он? – почему-то шёпотом спросил Пётр.

– Может, помолиться? – так же шёпотом предположил Андрей.

– За столом Равви сказал, что один из нас может сегодня его предать. – Глядя на меня в упор, мрачно поведал Иуда-Фаддей.

– Думаешь, я? – Я выдержал взгляд.

Фаддей отвернулся, улёгся на спину, заложив руки за голову. И снова заговорил:

– Ты видел, кто приходил за Симоном?

– Нет. А ты?

Фаддей покачал головой.

– Что если они ошиблись и взяли Симона вместо Равви?

– Разберутся – отпустят, – хмуро отозвался Фома.

– А если нет? Он совсем пацан…

Мой вопрос остался без ответа.

Иоанн, как всегда, извлёк из-за пазухи свои бумажки и принялся скрипеть по ним палочкой. Этот царапающий звук ужасно действовал на нервы.

Скр-рып!

– Перестань, ради Бога, – сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь трёхэтажным матом.

– В самом деле… – подхватил Пётр. – Предлагаю придремнуть. Что-то глаза слипаются. Ну и вино… будто что-то подмешали…

– Ага. – согласно зевнул Андрей, пристраиваясь между корявых корней.

Иоанн спорить не стал, послушно подчинился большинству. Сгрёб свои свитки, сунул за пазуху и через минуту захрапел. Остальные тоже, будто заревели сразу все двигатели «ИЛа». У меня же сна не было ни в одном глазу. Сидел, таращился на звёзды, снова поражаясь их необычайной яркости. А они таращились на меня. Манили, многозначительно подмигивали, будто намекали на нечто важное, что я по своей первобытной тупости никак не мог постичь.

Ветер сменил направление, и снова тлетворно запахло розами. Дикий храп и запах смерти… И одного из этих двух составляющих было достаточно, чтобы довести меня до белого каления. Я поднялся и рванул по тропке в гору, куда отправился Равви. Колючие кусты полосовали ноги, цепляли за одежду, вдруг что-то промелькнуло чёрным шнуром и скрылось в жухлой траве. Змея! Я замер, боясь двинуться дальше. Затаив дыхание, вгляделся во тьму. Позвал Равви. Зловещее шипенье из кустов было мне ответом. Зараза. Я вдруг подумал, что он решил-таки уйти. Избрать другой способ. Скрыться и избежать таким образом страшной участи, забив на спасение человечества. Он же ясно сказал: «Дальше каждый из нас пойдёт своим путём». Что ж, это разумно. Только мне теперь что делать? Где мой путь?!

– Кто здесь? – спросил тихий голос.

Равви. Нашёлся, слава Богу… Или напрасно? Совсем запутался.

– Это я, Илья!

– Иди сюда.

– Здесь полно змей.

– Не бойся.

Я пошёл на голос. Он сидел возле огромного белого камня, облокотившись на него, низко опустив голову, так что я не видел его лица.

– Я думал, ты совсем ушёл, – сказал я, пристраиваясь рядом.

– Где все? – спросил он глухим полушёпотом.

– Дрыхнут без задних ног.

– А ты что же?

– Бессонница. А что ты здесь…

Я не договорил. Он поднял голову, и я увидел его искажённое мукой лицо, дрожащие губы и глаза, полные отчаяния и невыразимой боли. Что-то оборвалось у меня внутри.

– Что случилось? – спросил я почему-то шёпотом.

– Настал момент истины. – Его голос задрожал, пальцы переплелись, издав жалобный хруст. – Вот, значит, для чего ты здесь: чтобы я не остался один в мой самый страшный час… Побудь со мной, друг… Мне страшно… – Он закрыл лицо ладонями. – Я боюсь не смерти, а мучений… Боюсь не выдержать… Ведь я обычный человек.

– Ты – особенный, – возразил я, чувствуя, как начинает колотиться сердце и дрожать поджилки. – Ты не такой, как другие.

– Ерунда… Я человек, как все, из плоти и крови. И я так до конца и не понял, почему выбран именно я…

– Потому что ты лучший, – прошептал я сквозь стиснутые зубы. – Кто бы ещё согласился пожертвовать всем ради человечества – тёмного, слабого, неблагодарного, несовершенного? За то, чтобы через пару тысяч лет люди пили, ели, спали, предавали, изобретали новое оружие, уничтожали друг друга снова и снова… Оно того не стоит, поверь… Беги, пока не поздно.

– Перестань, – сказал он укоризненно. – Ты говоришь неправду. И прекрасно это понимаешь. Оно того стоит…

Перед моими глазами проплыли вдруг светлой чередой мама, папа, бабушка, Сашка с котёнком, старенький священник сельской церкви, Магда в сногсшибательном бикини, Магдалин в венке из лилий, дымящий сигаретой шеф Вася, секретарша Марина, главбух Моисевна, даже Толик Белозерцев со свежим анекдотцем на устах, старушки на лавочке у подъезда, играющие во дворе дети…

– Скажи, – донёсся до меня его голос, – что бы ты сделал, если бы знал, что тебе осталось немного?

«Нажрался до чёртиков… Снял девочек погорячее… Сходил в баню…Нет, не то, всё не то…»

– Простился с самыми близкими. И попросил прощения за всё… Почему-то самое главное всегда откладываешь на потом, пока не становится слишком поздно… Я был в армии, когда бабушка умерла… Я не успел.

Я запнулся, сглотнув застрявший в горле горький ком.

Равви крепко сжал мою руку.

– Ты должен себя простить, как она давно простила тебя, – сказал он. – Пора.

– Пора, – эхом повторил я.

И в этот миг моя многолетняя изнуряющая, но ослабевшая за последнее время боль, превратившись в лёгкое серое облачко, окончательно покинула меня, растворилась в ночи. Я пожимал руку человека, который даже в свой самый страшный час отпускал чужие грехи. Если бы я мог хоть чем-то ему помочь…

– Твои мать и братья, они ещё здесь? – спросил я.

– Братья ушли. А мама здесь… Она очень упрямая женщина.

– Как ты.

– Да. – Он улыбнулся сквозь слёзы. – Как я.

– Почему ты их прогонял?

– А ты бы хотел, чтобы твоя мать смотрела, как тебя казнят?

– Но ведь она всё равно узнает…

– Лучше позже, даже на день, на час. Пускай у неё будет лишний час счастливого неведения.

– Но ты бы мог просто увидеться с ней, обнять, сказать, как сильно её любишь… Ведь мать – самое святое, что есть у человека, неужели я должен объяснять тебе это?