Елена Гайворонская - Тринадцатый пророк

– У меня нет времени, – выговорил он, склонив голову.

– У тебя его навалом. Может, всё обойдётся. А если нет… – Я закусил губу, ощутил противный солоноватый привкус. – Я буду там. Пойду к нашим спящим красавцам, покараулю. И скажу тем, кто придёт за тобой, что ты отошёл на минуту и вот-вот вернёшься. Подождут, не развалятся.

– Ты, правда, думаешь, что это возможно? – Он широко распахнул глаза.

– Конечно. Ты же не убегаешь, не нарушаешь завет. Ну, опоздаешь минут на десять. Что такое десять минут по меркам вечности?

– Может, ты и прав… – замялся он.

– Разумеется, я прав! Таких простых вещей не понимаешь. А ещё Учитель! – воскликнул я, вскочив, и поднял его за руку. – Ну, давай, шагай! Время-то идёт!

Секунду он стоял, глядя мне в глаза, а потом порывисто обнял, пробормотал:

– Спасибо.

– Не за что. – Я вздохнул, глядя, как он перемахивает через колючки.

Вернулся в сонное царство. В сердцах пнул ногой сопящего Петра, хрюкающего Фому. Петр не шевельнулся. Фома пробормотал что-то, не раскрывая глаз, пощупал на поясе кинжал. Вояка, бляха-муха! Как они могут дрыхнуть?!

Снова вспомнились бегающие глазки отвратительного хозяина. Может, этот паразит, в самом деле, что-то подмешал в вино? Я был единственным, кто не выпил – не успел…

И тут меня осенило: если все двенадцать на месте и дружно храпят, то всё отменяется: и предательство, и судилище, и казнь, и…

Я принялся считать по головам. Сбился. Стал считать по новой…

Их было одиннадцать. Симон не вернулся.

Колени мои ослабли, и я медленно опустился на землю.

Раздалось бряцание металла, хруст ломаемых веток. Они пришли с копьями, кинжалами и факелами, и я сощурился от внезапного рваного света. Целый отряд. Двое не вели – волокли под руки малыша Симона. Кряхтя и почёсываясь, пробуждались от света остальные мои товарищи. Поднимались, спрашивали недоумённо, что происходит. Рослый парень в шлеме с дурацкими перьями совал факел в лица, спрашивал брезгливо:

– Который?

Я подошёл вплотную к Симону, едва удерживаясь, чтобы отвесить ему хорошую пощёчину или просто плюнуть в лицо.

– Как ты мог? Я ведь предупреждал… Всех предупреждал. Ты понимаешь, что ты наделал?!

Его личико жалко сморщилось, искривилось, задёргалось, губы запрыгали, выплёвывая слова:

– Я бы никогда… Я бы жизнь за Равви отдал… Но они взяли моего отца. Посадили в долговую яму… Тридцать серебряных монет – большие деньги… Они били его на моих глазах. А он старик, он болен… Они сказали, что отпустят отца, если я приведу их к Равви. И обещали, что ничего не сделают Равви, только подержат немного, пока всё не успокоится, а потом выпустят… Выпустят… С ним ничего не случится.

– Маленький придурок, ты всегда веришь обещаниям? Почему же мне ты не поверил?!

– Я думал, ты всё врёшь…

Он лепетал ещё что-то, размазывая слёзы по лицу. Только тут я заметил свежий кровоподтёк на скуле и разбитую губу. Оказывается, способ добычи нужных признаний под давлением – достаточно древний…

– Слушай, – яростно зашептал я ему в ухо, – у тебя есть последний шанс спасти свою жалкую душонку…

– Эй, – оттолкнул меня один из конвойных малыша Симона, – ты кто такой?

– А кто вам нужен? – Спросил я, делая шаг в сторону, буравя маленького кретина взглядом.

– Иешуа из Назарета по прозвищу Равви. Ты знаешь, где он?

– Разумеется. Он перед вами.

– Ты что ли? – Недоверчиво переспросил солдат, приблизив факел к лицу. – Он, вроде, рыжий.

– Сам ты рыжий. – Я сделал шаг вперёд, наступил Симону на ногу и попросил почти ласково: – Ну что же ты, малыш, скажи этим людям, кто я?

– Учитель, – прошептал он, всхлипывая, и неловко чмокнул меня в щёку.

– Молодец, – похвалил я сквозь зубы.

– Я не хотел! – выкрикнул он звенящим фальцетом и забился в истерике в руках стражников. Надо было срочно что-то делать, пока сонные тетери не очухались и, по простоте или глупости, не раскрыли наш гениальный обман.

– Эй вы, сборище шутов! – заорал я мявшимся в нерешительности солдатам уже на их варварском языке. – Чего ждёте? Я – мессия, предводитель восстания, пророк и спаситель в одном лице! Ваш Рим – дерьмо, Пилат – собака, император – сволочь, вы – жалкие разряженные шуты! Хотите пророчеств? Слушайте! Пройдёт немного времени, и ваши потомки станут шить для меня обувь и просеивать песок на пляже!

По моментально озлобившимся лицам, резкой боли в заломленных руках, громким ругательствам и граду посыпавшихся на меня ударов и пинков понял, что привёл веские аргументы.

В последний раз я обернулся и взглянул на растерянных моих товарищей, кучей столпившихся на дороге, криво улыбнулся на прощание.

– Стойте! – Прорезал тишину раздражённый повелительный окрик. – Вы не того взяли!

Он вышел вперёд. Высокий, осанистый, в длинном чёрном плаще. Седоволосый, благообразный, с аккуратной бородкой клинышком.

– Бараны… – Надменно бросил он смешавшимся солдатам. – Это не он.

И подошёл ко мне вплотную. Я узнал его. Чёрного человека из ночи. Как я мог не узнать хищного прищура чёрных с огненным отблеском глаз, маскируемых под сводом кустистых седых бровей… И он это понял, улыбнулся презрительно и зло, блеснул красноватым свечением массивный перстень на высвобожденной из широкого рукава холёной руке с длинными отполированными ногтями.

– Так-так-так… – протянул он, разглядывая меня как препарированную на стекле лягушку, это как же понимать, молодой человек? Вселенской славы захотелось?

– Не понимаю, о чём вы, – сказал я, стараясь не глядеть в его жуткие, немигающие, прожигающие насквозь глаза.

– Не понимаешь? Ах ты, маленький нахальный самозванец…

Он подошёл вплотную, приподнял мой подбородок холодными длинными пальцами, дохнул в лицо удушливым смрадом, презрительно покривив тонкий рот.

– Чего ты добиваешься? – Я не сразу сообразил, что он говорит на отличном современном русском и потому стоявшие вокруг лишь растерянно переглядываюся и пожимают плечами. – Хочешь занять место представителя Всевышнего на этой дрянной планетке? Глупый ничтожный червячок. Твоего имени даже не вспомнят: оно канет в Лету. Всё давно решено и предопределено свыше. Лавры достанутся недоделанному плотнику. А тебе только боль. Ужасная боль. Ты хлебнёшь её сполна прежде, чем умереть. Ты станешь призывать смерть, но она будет очень нетороплива… Тебе когда-нибудь вгоняли в тело огромные ржавые гвозди? Ты слышал, как рвутся твои жилы, знаешь, как воняет на солнце разлагающаяся кровь? Как тебя, ещё живого, начинают пожирать мухи, слепни и черви? Подумай, ты всё ещё хочешь быть там вместо него?

Я почувствовал, как холодные струйки пота медленно поползли из-под волос по шее за ворот, как предательски закрутило в животе.