Раиса Крапп - Ночь Веды

Вдруг темно у Ивана в глазах стало, как будто бы кто покров темный на него накинул. Только услыхал взвизг и почуял, как шевельнулись волосы на голове. Но тут же разобрал, что это не человечий голос, так визжит, к примеру, собака, когда палкой побьют. И в глазах прояснело. Странный изумрудный свет разливался меж стволами, струился, перетекал волнами. Иван успел ухватить взглядом, как зверь с поджатым хвостом кинулся в чащобу от этого света. Иван глазами назад метнулся, отыскивая ребенка. И споткнулся о неподвижный комочек на черной земле.

Девочка лежала ничком, ткнувшись головой в землю.

— Она живая?.. — со страхом, упреком и непонятной надеждой на невероятное спросил Иван. И осекся, онемел. То ли мнилось ему, то ли вправду обозначилась в зеленом сиянии девичья тонкая фигурка, из того же сияния сотканная. Эту хрупкую фигурку Иван из миллиона отличил бы… А она гибко склонилась над недвижным, скомканным комочком плоти, протянула руки, от них потек на девочку жидкий зеленый свет, облил ее всю. Подняли ласковые руки малеху, поставили на дорогу. Вот теперь Иван без сомненья свою милую Даренку видит… и еще другие черты находит, самого дорогого для него лица… иль сияние зеленое так обманно?

В беспокойстве Иван к Веде оборачивается:

— Алена где? — вот только что склонялась Алена над дитем, поднимала с земли, а куда потом делась — не углядел.

— Разве не видишь? И ни в каком другом месте ее не ищи, теперь она здесь.

— И что же?.. Не придет Алена больше?.. — в голосе Ивана отчаяние.

Веда с улыбкой на девочку глядит:

— Она идет к тебе. Неужто впрямь не видишь?

Иван глядел вслед маленькой золотоголовой топотунье, которая шла по схваченной морозцем дороге сквозь ненастную ночь, как по летней полянке.

— Все видел Иван? Все понял?

— Все…

— Тогда, пусть идет.

Глава шестьдесят вторая

обретение

И снова окружила их солнечная роща.

— Скажи… ту девочка ты спасти могла?.. Она ведь погибла в лесу, да?

— Верно.

— Как же ты… видела… смотрела… и не вмешалась.

— Иван-Иван… Я могла бы сказать, что погубила ее родительская беспечность, торопливость никчемная. Себя сгубили и дитя свое, когда ринулись через лес в ночь, в ненастье. Только вернее будет другое — на роду ей такая гибель написана была. Винишь… А ведь ей вторая жизнь подарена, на счастье.

— Нет, не виню… что ты! — поспешил разуверить Иван. — Только жалко дите… Каково ее было.

— Жалей, — вновь улыбнулась Веда. — Пуще любить станешь.

И Иван улыбнулся тоже. Но сказал раздумчиво, с серьезностью:

— Пуще не бывает.

И вздохнул:

— Жалко… Не сказалась мне Алена…

— Когда ж было? И об чем говорить? Еще прощаться б вздумал. А к чему, когда она теперь при тебе всегда. Знаешь, где ее найдешь. Я попросить хочу тебя. Окрести Даренку. Может, она и крещена уже, да ты не знаешь. Я ж хочу ее крестной матерью быть. По долгу приглядывать за нею, хранить и помогать.

Иван поглядел в замешательстве.

— Опаску против меня имеешь? — грустно дернула уголком губ Веда. — Прав ты, знаю. Только не торопись остерегать ее от меня, я Даренке не наврежу. А злое подступит — укрою. Да ведь, и поздно Иван, хочешь ты или не хочешь допускать ее до меня — поздно уж. В тот миг, как обрела она новую жизнь, так и коснулось ее большее, чем обычному человеку доступно.

— Будь по-твоему. Позову тебя в крестные. Но кто ты, Веда-хозяйка?

— Дух бесплотный, я нигде и всюду. Часть меня в человеках, которые ведают. Часть — в других существах, об них знают люди по сказкам да преданиям. Часть — вовсе в других мирах…

— Велика ты… Но как же бесплотна? Я будто до сих пор руку твою на своей чую. И плоть ее, и тепло живое.

— Предстать перед тобой кем хочешь могу. Алена видала меня в этом образе, потому я такой к тебе пришла. Наперед, Иван, знай, я рядом всегда. Меня ни звать, ни ждать не надо — я вокруг, в травинке каждой, в луговых запахах, в журчании ручья. Во всем, что жизнью наполнено. Без зова не явлюсь, но коль понадоблюсь — вмиг узнаю об этом.

Иван еще слышал ясный голос, но в глазах его — показалось сначала — как дымка встала. Потом понял, что не глаза виноваты, что тает, теряет четкость облик прекрасной женщины, стоящей перед ним.

— Уходишь?

— Встрече нашей конец подошел. Будь счастлив, Иванко. Дари любовь свою, в завтрашний день не заглядывая. Будь счастлив, светлый человек.

…Вскинулся Иван ото сна — за окном тихая весенняя ночь. Что разбудило — непонятно. И тут опять, будто всхлипнул кто. Иван подхватился — Дарьюшка! В момент очутился у большого сундука, где из подушек и одеял была устроена временная постелька.

Девочка спала. Но что-то снилось ей, отчего она всхлипывала во сне.

— Маленькая… — Иван легонько, невесомо провел рукой по шелковым кудряшкам — они буйными, упругими завитками рассыпались по подушке. Золотко желанное, что за беда у тебя?

Девочка открыла глаза, сонно поглядела на него.

— Что тебе снится, девонька моя? Плохой сон? Я прогоню его.

Она не отводила от него глаз, потом прошептала:

— А серчать на меня не будешь?

— За что?

— Не знаю. Только у тебя глаза хмурые… ровно, серчаешь всегда.

Иван почувствовал, как зажгло под веками, как будто ветер песком дунул в лицо.

— А хоть ты и не глядишь, я все равно знаю, что хмур. У меня вот тут болит тогда, — она уставила пальчик в рубашонку на груди.

Вовсе уж ни в силах ничего сказать, Иван протянул к ней руки. Она с готовностью подалась к нему, крепко обхватила за шею, прильнула.

— Славница ты моя! — пробормотал Иван, прикоснулся губами к теплой нежной щечке, вдыхая еще непривычный ему, удивительный аромат.

Девочка подняла голову, посмотрела на него озадаченно и тронула маленькими, горячими ладошками его лицо.

— Тебе тоже больно? — спросила беспокойно.

— Теперь нет, — улыбнулся Иван.

— Тогда не плачь больше, — принялась она отирать его щеки.

Иван молчал, дивясь и той волне радости, которая хлынула вдруг в его сердце, вздымая его на самую вершину счастья, и легкости маленького тельца дотоле не доводилось ему пестовать на руках малых деток, доверчивость маленького человечка оказалась столь сладостна… И одновременно пытался вспомнить Иван, — нечто удивительно, что снилось ему только что.

Вспугнутый сон отлетел, осталось только твердое ощущения, что было в нем про Алену. Значит, дождался он, пришла-таки Алена. А что сон забылся видать, так Аленушка хотела. Но теперь от печали и следа не осталось, в сердце одна только радость, источник которой вот эта кроха у него на руках. И было еще одно, самое главное, самое стойкое ощущение, что Алена здесь, рядом, с ним в каждую минуту. И впереди — встреча с ней, а уж он отыщет, непременно ее отыщет.