Адская пасть - Джайлс Кристиан
— Я щедро заплачу.
— У меня есть деньги, — отвечает Галиен.
Кардинал чешет нарыв на мясистой щеке.
— Те, что ты заработал вчерашней бойней?
Галиен кивает. Ему вовсе не хочется вспоминать вчерашнюю кровь и резню. Их смрад всё ещё на нём, и от этого вино с утра кажется ещё гаже.
Кардинал Чезарини качает головой.
— Тогда, боюсь, придётся тебя огорчить. Ты не станешь богаче, чем был до прихода в Житаву.
Галиен снова чувствует кислоту в желудке. Земля словно уходит из-под ног, будто он уже хмелен.
— У меня уговор с герцогом. Он не нарушит слово. — Даже произнося это, Галиен понимает, что всё кончено.
Кардинал с трудом сдерживает улыбку. Разглядывает Галиена. Точь-в-точь человек, который терпеливо ждёт, когда остальные учуют его пердёж. Наконец произносит:
— Видишь ли, Галиен, его светлость герцог боится отлучения от церкви больше, чем тебя. — Поднимает руку, успокаивая. — Знаю, человеку вроде тебя это трудно понять. Но уясни: тёплая плоть, которой ты тешился прошлой ночью — вот и вся плата за твои... старания.
— А они как же? — Галиен кивает на дверь, за которой его люди ждут в холодном рассвете под угрозой ещё более холодных клинков. — Что мне им сказать?
Кардинал Чезарини выпрямляется, разворачивая ладони, словно ничего не предлагая — и предлагая всё разом.
— Скажи им, что посулы герцога Вацлава — что мякина на ветру против того, что могу дать я. Серебро, да. Но и индульгенции от всех их многочисленных грехов. Каждому мужчине... и женщине — отпущение грехов, благословлённое самим Святейшим Отцом Папой Григорием. — Он сжимает кулак и трёт им о другую ладонь. — Их души, омытые от греха, — говорит он, вдавливая кулак в податливую плоть. Потом улыбается и складывает пальцы на выпирающем животе под серебряным крестом, покоящимся на цепи, которой впору человека удавить. Глаза кардинала, слишком маленькие для его лица, поросячьи глазки, впиваются в Галиена. — Твоя душа, омытая от греха, Галиен. — Этим словам он придаёт больше веса, чем всему сказанному с той поры, как клинок его прихвостня выдернул Галиена из сна.
Галиен снова смотрит на дверь таверны. Он знает сны, что мучают каждого из его людей. Ну, хотя бы некоторые. Знает, какие сожаления грызут их по ночам и почему они пьют, чтобы забыть. Ведь кровь — такое пятно, что не отмоешь из памяти ни элем, ни вином. Галиену это известно лучше прочих. Сейчас он думает о том, что кардинал проделал неблизкий путь и сулит слишком много. Никто не назвал бы такую сделку честной, даже тот, чьи весы тяжелее прочих.
— А еретик этот кто? Крестьянин? Ткач? Мясник? — спрашивает он.
Чезарини хмурится, поглядывает на священника. Такие мелочи, как ремесло человека, едва ли заботят кардинала.
— Был подмастерьем у каменщика, — бросает священник, словно отмахиваясь. — Его мастера выгнали из гильдии за какую-то... провинность. Потом нашли повешенным. Никто не взял подмастерье — боялись дурной приметы.
— Ты же знаешь этих крестьян, Галиен, — устало вздыхает кардинал.
Галиен переводит взгляд с кардинала на священника.
— И вам нужны я и мой отряд, чтобы приволочь какого-то жалкого каменотёса? А взамен с моих людей грехи смоют, как мочой пыль со столба?
— Да, — говорит священник. Чезарини поднимает руку ладонью вверх — мол, как я и говорил.
Галиен смотрит на молодую женщину, что всё это время не сводит с него глаз. От такого взгляда человек мог бы сгореть, думает он. Помимо огня в её глазах горит любопытство, и это раздражает Галиена. Это ему бы следовало быть любопытным — ведь он знает, что у кардинала должны быть чертовски веские причины не прикончить его здесь и сейчас. Галиен видит перед собой наливное яблочко, но чует гниль с обратной стороны. Да только есть ли у него выбор? Он знает, что будет, если откажется. Он уже видел, как вершится Божье дело. Сам его вершил.
— Индульгенция каждому мужчине и женщине? — спрашивает он у Чезарини.
Тот торжественно кивает. Потом отпивает вина.
— И по пятьсот грошей на брата?
Чезарини чуть не давится вином.
— По двести.
— По триста, — говорит Галиен.
Кардинал бросает взгляд на священника, тот крестится, словно скрепляя некую духовную сделку, и Чезарини кивает.
— Как мне узнать этого человека? — спрашивает Галиен.
— Брат Яромир его знает, — говорит Чезарини. — И Мод поедет с ним. — Он смотрит на молодую женщину почти с опаской. — Это будет... на пользу ей.
Галиен смеётся, но без тени веселья.
— Она никуда не поедет. — Он смотрит в эти серо-зелёные глаза и уже знает, что ничего не поделаешь.
— Брат Яромир присмотрит за дитятей.
Галиен мотает головой.
— Я не потащу священника и монахиню, — смотрит на женщину, — или кто она там такая, в Кршивоклатский лес. — Тычет пальцем в кардинала. — Пошёл ты к чёрту, Чезарини. И ты тоже, святоша.
Кардинал Чезарини допивает вино и аккуратно ставит чашу.
— Выезжаете сегодня, — говорит он.
— По триста на человека, — говорит Галиен.
— И на женщину, — добавляет кардинал со снисходительным кивком и такой же улыбочкой.
Галиен берёт кувшин, наполняет свою чашу, кивает на дверь.
— Вина им всем, — бросает он кардиналу.
— Прямо сейчас? — спрашивает Чезарини, то ли хмурясь, то ли ухмыляясь.
— Сейчас, — говорит Галиен. Он знает — оно им понадобится.
Кардинал жестом велит священнику кликнуть трактирщика.
— Я же говорил, что Галиен — человек разумный.
Галиен поднимает чашу, и меж его стиснутых зубов остаётся ровно столько места, чтобы пропустить вино.
***
Годфри небрежно поворачивается в седле, оглядывается, снова смотрит на Галиена, что едет рядом, и качает головой.
— Ну и сброд у нас подобрался, ёб твою мать, — говорит он, вытаскивая пробку из кожаной фляги, отхлёбывает и передаёт флягу Галиену.
Галиен промачивает пыльное горло. Три дня в седле напомнили ему, что он уже не молод. Хотя и без того ясно. Зубная боль, скрежет в коленях, стоит поносить доспехи подольше. Всё тело по утрам такое одеревенелое, что порой кажется — помер ночью, и окоченел, не успев испустить дух. Хоть Годфри и постарше его будет. И Рейнальд тоже. Уже легче.
— Из-за попа все на взводе, — говорит Годфри. И он прав. Люди Галиена редко бывают такими
