Александр Варго - Диггер по прозвищу Жгут
Рост отложил газету. А он-то считал, что у бомжа, по сути, только две проблемы: где переночевать (и то зимой) и что выпить. Ну, может, еще поесть. Ан нет.
— Сегодня у нас разгрузочный день, — скептически сказал Витек, когда они собрались все вечером. — Водяры нет, жратвы тоже негусто. Че-то день какой-то говенный был…
— У меня из подогрева только «горбушка» и пластмасса, — заявил Жгут. Под «горбушкой» он имел в виду банку консервов, а пластмассой называл вермишель «Доширак».
Кеша и Джеки Чан скромно стояли в сторонке, и Витек изредка бросал на них подозрительные взгляды, особенно на нос чукчи, который, подобно лакмусовой бумажке, был краснее обычного.
— Проще стол, легче стул, — заявил Дрюня.
Рост молча поставил на стол продукты, купленные в магазине. Жгут недоверчиво глядел, как он неторопливо выставлял на стол банки с рыбными консервами, маринованные огурцы, сыр и две бутылки водки. Смутная тень подозрения скользнула по худому лицу.
— Слухай, фраерок, а чем ты на хлебушек зарабатываешь? — спросил он мягко. — Я никак не разумею. Уходишь на весь день куда-то, хрен тебя поймешь… Стекло и лом не собираешь вроде…
— Вроде — у бабки в огороде, — с видом знатока пояснил Дрюня. Он сидел на бревне, ковыряя черным от грязи пальцем костыль. Лицо его было белее бумаги, пот градом катился по вискам. Больная нога неестественно торчала, как кривой сук.
— Заначка у меня кой-какая осталась, Жгут, — сказал Рост. Он подошел к Дрюне. — Дай посмотрю.
Тот со страхом посмотрел на молодого человека и, помедлив, протянул ногу. Он был похож на собаку, которой собираются вправлять сломанную лапу.
Весь бинт пропитался гноем, вонь от гниющей ноги была просто чудовищной. Даже привыкшие ко всему Жгут и Витек зажали носы.
— Больно, — тихо пожаловался Дрюня, и из глаз потекли слезы.
Рост откашлялся.
— Вот что, Дрюня. Или мы едем к врачу, или ты сдохнешь, — в его холодных глазах, впрочем, не было и тени жалости — только голые непоколебимые факты.
Дрюня молчал, вытирая рукавом слезы.
— В больницу его не возьмут, — покачал головой Кеша. — Потребуют медицинский полис, паспорт и так далее. В лучшем случае поместят в приемник-распределитель. А там — пока санобработка, пока справку из милиции получить… В прошлом году одного бездомного машина сбила, так его не взяли, он потом умер. Нужны хоть какие-то документы. Вот в чем суть.
— Суть в подъездах. Иногда в кустах, — сказал отстраненно Рост. Кеша недовольно поджал губы. Рост поднялся на ноги и подошел к Витьку.
— Ты поможешь мне?
Тот засопел.
— Кто ж его возьмет? — спросил он, почесав бороду. — Ни паспорта, ни прописки…
— Возьмут, — отрезал Рост. Он нащупал в кармане девять тысяч рублей — должно хватить. Во всяком случае, потом можно всегда добавить.
Дрюня наконец понял, что шутки закончились, и без уговоров дал себя подготовить к дороге. Сборы, в общем-то, заняли минут пять, бедному собираться — встать да подпоясаться. Единственное, Рост наложил свежую повязку.
— Без нас не пить, — приказал Витек, скорчив зверскую физиономию.
Дорога к трассе заняла больше часа. Дрюня периодически терял сознание, приходил в себя, пытался шутить, придумывая новые стишки, снова вырубался, бредил в забытьи, опять очухивался, плакал, стонал, и так до бесконечности. Уставшие, взмокшие от пота, они вышли на остановку и принялись ловить такси. Не тут-то было! Их колоритная троица напрочь отбивала у частников желание притормозить, и еще минут сорок они одиноко топтались у дороги, плюясь и посылая проклятия чуть ли не всем проносящимся мимо машинам. В конце концов возле них остановилась мятая «четверка», из которой высунулся пенсионер в белой кепке. После недолгих торгов Дрюню погрузили в машину. Рост вложил в мозолистую руку Витька мокрые от пота купюры.
— Этого должно хватить… оставь себе на обратную дорогу. Я не поеду.
— Ладушки, — не стал уточнять нюансы Витек. Взяв деньги, он с изумлением уставился на них, будто Рост протянул ему говорящий огурец.
— Ну ты… даешь, — выговорил он, в голосе проскальзывали нотки уважения. — Ждите, — он запрыгнул на переднее сиденье, и «четверка», громыхая и стуча цилиндрами, медленно тронулась с места.
39
Какое яркое солнце. Облаков нет и в помине, небо, матово-синее, постепенно переходило в мягко-голубое, почти молочное у горизонта. Едва видный самолет медленно чертил на синеве белоснежную дугу. Словно кто-то мелом по небу ведет. Куда летят люди, находящиеся внутри этой железной птицы? И о чем они думают?
Юра поймал себя на мысли, что за все лето в этот день погода показала себя с самой лучшей стороны. В день похорон.
На кладбище очень мало народа. Вмиг постаревшая Надежда, две подруги (одна из них та самая соседка), и он, Юра.
Вторая дочь Надежды на похороны не приехала.
— АЛИСА, — шептал Юра обветренными губами. — Ты моя. Только моя.
Подошли трое могильщиков, все молодые ребята. Запахло застоявшимся потом. Привычно поплевав на руки, один из них ловко закрепил ремень под гробом, двое других продели петли с другой стороны. Пока они опускали гроб, Юра снова посмотрел вверх. В небе парила чайка, она жалобно кричала, будто просила о помощи.
Тихо вскрикнула Надежда — у рабочих соскочила одна петля, и гроб неуклюже завалился набок. Внутри раздался звук, словно что-то перевернулось.
— Пожалуйста, аккуратнее, — едва слышно проговорила она. Рабочие равнодушно поправили гроб и стали вытаскивать из-под него ремень.
— Теперь родственники должны кинуть по три горсти земли, — заученным голосом пробасил один из них, закуривая.
По мере того как крышка гроба исчезала под слоем земли, Юра чувствовал поднимающуюся откуда-то изнутри черную ненависть к самому себе.
Проклятое Ясенево. Проклятое 2 июня.
На негнущихся ногах он подошел к Надежде и встал перед ней на колени.
— Что ты, что ты, Юрочка, встань, — испуганно забормотала она, пытаясь поднять юношу.
Сначала он не поверил. «Второй морг. Приезжай».
Какой второй морг? Зачем приезжать?! И ЧТО он там увидит?
Надежда положила трубку, и он остался один на один со страшной загадкой: КТО? Инна? Или?..
Нет, он даже не хотел думать об этом… С кем-то из них произошло несчастье. Но с кем?
После смерти Алекса даже сама мысль о таком кошмарном совпадении казалась чудовищно нелепой — как такое может произойти? В один день? Этого просто не может и не должно произойти… потому что это невозможно. Такое бывает, ну, в книжках или второсортных фильмах ужасов…
Он думал все, что угодно — ошибка, жестокая шутка (он не успел хорошо запомнить голос Надежды и точно не знал, она ли это), галлюцинации, наконец. Оглушенный новостью, он как сомнамбула сел в машину и понесся в морг.
Он мчался, и ему казалось, что из него вытекает жизнь, сцеживается капля за каплей, так усыхает цветок, которому не хватает живительной влаги.
Когда он оказался у морга, Надежде стало плохо, и ее приводили в чувство в приемной.
— Поехали, Юра, — она погладила его по голове. Он встал на ноги, по лицу скатилась одна слезинка. Только одна. Одна маленькая слезинка.
К Юре подошел могильщик, который говорил про горсти земли.
— Слышь, командир, — сказал он, вытирая об штаны испачканные руки. — Отблагодарить бы ребят… Положено так.
— Сколько? — отсутствующим голосом спросил Юра. Молодой парень назвал сумму, раза в три превышающую обычную в данном случае плату, но Юра безропотно вытащил смятые купюры и, не глядя, сунул их тому в руку. Могильщик и двое его помощников моментально испарились.
Они с Надеждой отправились домой одни, поддерживая друг друга, как старики. Анна Сергеевна, соседка Надежды, сказала, что зайдет позже.
— Только я ничего не готовила, — слабо улыбнулась Надежда. Она убрала выбившуюся прядь волос, и Юра вспомнил, что это жест Алисы.
— Я сейчас все куплю, — ровно сказал он, следя за дорогой.
— Нет-нет, — торопливо сказала женщина. — Ты и так… много для нас сделал…
— Я ничего не сделал, — резко оборвал ее Юра. — Я должен был находиться тогда с вами… с Ней.
Надежда отвернулась, и он понял, что она снова плачет.
Кошмарная новость оказалась правдой. Надежда все еще была в забытьи, и он решил сам пройти внутрь. С ним вышел поговорить врач. Юра слышал, что его рот произносил слова, и ему казалось, что произносил он их очень четко и ясно, но вряд ли он имел хоть какое-то отношение к этим словам. Рот просто хлопал, как старые ставни на ветру.
Его долго не пускали посмотреть на тело — он ведь не родственник, — но у него был такой вид, что, казалось, сейчас он разорвет санитаров на куски, и его пропустили.
