Александр Варго - Диггер по прозвищу Жгут
Надежда отвернулась, и он понял, что она снова плачет.
Кошмарная новость оказалась правдой. Надежда все еще была в забытьи, и он решил сам пройти внутрь. С ним вышел поговорить врач. Юра слышал, что его рот произносил слова, и ему казалось, что произносил он их очень четко и ясно, но вряд ли он имел хоть какое-то отношение к этим словам. Рот просто хлопал, как старые ставни на ветру.
Его долго не пускали посмотреть на тело — он ведь не родственник, — но у него был такой вид, что, казалось, сейчас он разорвет санитаров на куски, и его пропустили.
Она лежала на каталке. Когда врач убрал покрывало, Юра неосознанно зажмурился. Он боялся узнать, на ком из дочерей Надежды остановил лотерейный барабан смерти свою метку, он боялся, что на него слепо уставится обезображенное лицо Алисы, ничего не имеющее общего с его ангелом, и только от этой мысли ему казалось, что его рассудок отделяется от мозга.
Когда он все же осмелился приоткрыть глаза, то ноги его подогнулись. Девушка была как живая, она словно спала. На щеках — свежий румянец, будто она только что вошла в комнату после зимней прогулки. Лицо красивое и величественное, немного грустное. Вот только шея была плотно замотана красным полотенцем… Или не красным? Присмотревшись, он с содроганием понял, что оно полностью набухло от крови. Ему показалось, что ее ресницы трепещут, и Юре пришла совершенно уж дикая мысль — она жива! А что, бывают же такие ошибки, когда у людей, которых уже доставили в морг, потом прощупывался пульс!
Он прильнул к ее груди и, тщетно пытаясь уловить стук сердца, неожиданно поймал себя на мысли, что Бог в который раз оказывает ему свое благоволение.
Лежащая на труповозке девушка была Инной. Сестренкой ангела.
— Я совершенно не хочу есть, — сказала Надежда. — С того самого… Глупо, да? Есть надо, а мне не хочется.
— Есть надо, — проговорил Юра. Он разлил водку по рюмкам, и они выпили.
— А ты что не ешь?
— Утром поел, — соврал Юра.
Он выскочил в приемную.
— Где ее сестра?! — спросил он, срываясь на крик. — Где?..
Ответ последовал не слишком утешающий — в реанимации. У нее серьезно поврежден позвоночник, но главное — она жива.
— К ней можно?
— Езжайте и разбирайтесь, — последовало раздраженно в ответ, — у нас и тут проблем хватает.
Потом вышла Надежда. Она шаталась, как пьяная, одна нога была без туфли, на лице кровоподтек. Они поехали в больницу к ангелу. Снова дорога, снова освещенная фарами холодная ночь. Напичканная транквилизаторами, Надежда все же нашла в себе силы рассказать ему, как все произошло.
Они взяли такси, частника. Денег «бомбила» запросил немного, и они с радостью согласились. Машина ехала со средней скоростью. Они весело болтали, Алиса все говорила о Юре. Она сидела на переднем сиденье. Они выехали на Третье транспортное кольцо.
Впереди ехал грузовик. Таксист никак не мог его обогнать, так как с левой стороны шел нескончаемый поток машин, и никто их не желал пропускать. Грузовик был под завязку загроможден связками швеллера, концы которого далеко выступали из кузова.
И тут грузовик подрезала серая иномарка, модель никто не запомнил. Грузовик затормозил так, что ошметки покрышки остались плавиться на асфальте. Такси с ангелом влетело в грузовик. В последний момент водитель успел вывернуть руль влево, и основной удар пришелся на правую сторону такси. Там, где сидела ангел. Она не была пристегнута и выбила своим хрупким телом лобовое стекло, ударившись о грузовик.
От сильнейшего удара швеллеры рассыпались, как прутья старой метлы, когда рвется ветхая обмотка, и один из них вошел в горло Инны, почти наполовину оторвав голову, пробив заднее сиденье. Она погибла мгновенно, даже не осознав, что случилось. С грустной улыбкой и детскими, широко распахнутыми глазами. Эти глаза были так похожи на глаза Алисы, что Юра, увидев труп в морге, даже не сразу понял, кто перед ним — ангел или ее сестренка…
— Ты помнишь, как ее отпевали? — Голос Надежды задрожал.
Юра помнил. Когда батюшка начал молиться, махая кадилом, все свечи неожиданно затрепетали, пламя стало ярче и выше, и в храме стало намного светлее. А вместо ладана, запах которого Юра просто не выносил, вдруг запахло свежескошенной травой и лесными ягодами…
Она говорила и видела, что Юра устал ее слушать. Да, он изображал участие на лице, когда речь заходила о покойной Инночке, успокаивал ее, как делают все в подобных случаях, но только слепой мог не заметить, что ему неприятно выслушивать ее стенания. Она горько вздохнула. Собственно, чему удивляться? Любит-то он Алису. Вот и сейчас, сидит как на иголках, все в больницу рвется. Она умолкла, внимательно наблюдая за Юрой, ловя себя на мысли, что он совершенно не похож на своих сверстников.
Юра сидел, слушая Надежду, подливая себе и ей водки. У него кружилась голова. Сказывалось все — бессонные ночи (он провел в больнице почти двое суток), отсутствие аппетита и раскаленная ярость к самому себе, беспощадно прожигающая его сердце. Как серная кислота.
За то, что отпустил ее одну. За то, что променял ангела на свою гребаную акцию.
— Она сказала, что вы уже подали заявление, — откуда-то издалека донесся голос Надежды. — И все переживала, что ты только вечером приедешь… — она опустила голову. — Врачи говорят… что она может на всю жизнь остаться парализованной.
Юра вздрогнул, словно сильно уколовшись стальной проволокой.
— Этого не будет, — резко сказал он, поднимаясь со стула. Он не мог больше находиться в этой комнате, стены и потолок давили, грозя обрушиться на него.
— Такая нелепость. Такая глупость… Они ехали забрать меня из больницы. МЕНЯ. В итоге я жива, а они… — из глаз Надежды потекли слезы.
— Это вам, — Юра положил на стол конверт. — Вам это понадобится.
Женщина подняла голову и затрясла головой:
— Нет, я не возьму. Ты сам организовал похороны… помог с кладбищем… Я до конца жизни буду у тебя в долгу. Нет, я не могу взять деньги.
— Можете, — он быстро простился и покинул квартиру. Он спешил к ангелу.
Все, сказал врач. ВСЕ.
Какое это страшное слово! Только три буквы, но как больно внутри, когда повторяешь их снова и снова, будто в живот всадили разделочный нож и крутят им из стороны в сторону.
Все. Алиса никогда не сможет ходить. Никаких «Вы знаете, вопрос реабилитации больных в данном случае может затянуться на довольно неопределенный срок…», «…мы затрудняемся делать преждевременные прогнозы» не было. Обычная больница с пахнущими лекарствами коридорами, не слишком чистыми стенами и полустершимся линолеумом, который топорщился, как барханы в пустыне. Обычные врачи, которые никогда не станут лицемерить и обнадеживать.
Она не будет ходить. Самое лучшее, на что можно рассчитывать, — это то, что у нее начнут работать руки.
Это прозвучало как приговор, даже хуже.
Он пристально смотрел в непривычно бледное лицо Алисы, нежно целовал ее горячий лобик, шептал ей ласковые слова, он старался уловить в ее взгляде хоть какие-то признаки жизни, что она узнала его, что она знает, как безумно он любит ее, но все было безрезультатно. Юре подумалось, что точно так же смотрят на волны — со скучающим безразличием, зная наперед, что ничего нового от них ждать не следует. Волны как волны. Как плескались миллионы лет назад, так и будут плескаться.
Сейчас она напоминает овощ, растение, но никак не человека. Еще больше Юру страшило, что она до сих пор не заговорила, но в больнице сказали, что это последствия шока, и со временем все должно нормализоваться.
— Благодарите бога, что ее перевели из реанимации в обычное отделение, — вытирая руки полотенцем, сказала врач, молодая женщина с выбивающимся светлым локоном из-под шапочки.
— Когда ее выпишут? — спросил Юра, и врачиха развела руками:
— Трудно сказать. У нее поврежден только позвоночник, внутренние органы вроде бы целы. Ей нужно сделать еще серию анализов, и если ничего больше выявлено не будет, то, полагаю, недели через две.
Две недели. Юра спросил, почему так много, и женщина поглядела на него как на идиота:
— Молодой человек, ее ВЫТАЩИЛИ С ТОГО СВЕТА. А вы говорите о каких-то сроках?! На вашем месте я бы в церковь пошла и свечку за ее здоровье поставила!
Юра торопливо распрощался и ушел.
Придя домой, он некоторое время неподвижно стоял в прихожей. Свет не включал, обуви не снимал, а просто стоял. Из лоджии выглянул Кляксич и радостно поковылял к хозяину, но, подойдя ближе, замер, уши его поднялись, тонкие ноздри тревожно принюхивались. Затем мяукнул, будто призывая хозяина не пугать его своим поведением. Юре и самому стало почему-то жутко.
