Джим Батчер - Перемены

Лифт продолжал подниматься вверх через громадный атриум, вмещающий десять или двенадцать ярусов, которые выглядели как современные корпоративные офисы. Каждый уровень, открытый атриуму, был заполнен растениями, декоративными деревьями, водопадами; из боковых и потолочных окон лился свет, благодаря этому все здание выглядело как единый, объемный сад. Звуки деятельности офисов и техники, птиц и текущего водопада сливались в единое целое и формировали белый шум жизненной суеты, многообразия ее движения. Мы пролетели через атриум, и наш прозрачный лифт исчез в коротком туннеле.

Мгновенье спустя дверь открылась в довольно новую приемную.

У кабинета были все признаки офиса — выступающий письменный стол, несколько стульев, кофеварка и столик с лежащими на нём журналами. Однако… в этом офисе все было сделано из нержавеющей стали. Пол из нержавейки. Стены из нержавейки. Потолок. Даже лампы и кофейник были сделаны из нержавеющей стали. Только лежащие журналы выглядели бесформенной, расплывшейся яркой кляксой.

Барельефный логотип «Монок-Секьюритиз» размещался на одной из стен и каким-то образом напоминал мне больше герб на щите, чем корпоративный маркетинговый символ — четко очерченный круг, разделенный пополам вертикальной линией, проходящей от края до края. Это могло быть упрощенным, абстрактным изображением глаза, который был выбит из глазницы чем-то вроде меча — у меня были такие знаки, написанные шрамами на моём лице, где порез шел вниз от брови на скулу, к счастью минуя глаз. Это могло быть простым абстрактным символом, обозначающим мужское и женское начало, с помощью круга и прямых линий, подразумевающих единство и равновесие. Или, черт подери, это могли быть наложенные друг на друга греческие буквы омега и йота — одна поверх другой. Омега-йота. Последняя подробность? Финальная деталь? Может быть, это обозначало что-то вроде «все до последней мелочи».

Или, может быть, это было комбинацией всех этих вещей — слепой глаз, который все видит.

Да. Так вроде бы верно.

Две женщины сидели позади большого стола за компьютерными мониторами, состоящими из маленьких облачков мелкодисперсного тумана, похожими на самую тонкую из иллюзий. Очень продвинутая технология, я полагаю. В туманной киберреальности дрейфовали меняющиеся картинки и письма.

Сами женщины были, я полагаю, идентичными близнецами. У обоих волосы цвета вороньего крыла были уложены под плотно-прилегающими кепками, цвет которых был подобран тон в тон с их одинаковыми черными костюмами. У обоих были темные глаза, которые искрились силой и умом. Обе бледны, с чертами лиц, как минимум, очень выразительными, если не сказать красивыми. Они выделялись бы в любой толпе, даже будучи одетыми так строго, в любом случае — их бы никогда не приняли за заурядных моделей.

Близнецы поднялись, как только открылась дверь лифта и очень решительно, и очень мрачно посмотрели на нас. Недавно я смотрел в ствол ружья. Это походило на взгляд четырех их штук одновременно. Женщины застыли, нечеловечески неподвижные. У обоих были одеты наушники с микрофоном, но только одна из них что-то в него сказала.

Я начал выходить из лифта, но Гард предостерегающе положила руку мне на плечо.

— Нет, пока нас не пригласят, — прошептала она. — Они убьют вас. Может быть и меня, заодно.

— Как же эти секретарши суровы, да?

— Было бы более мудро не шутить, — ответила она спокойно. — Они все замечают и они ничего никогда не забывают.

Секретарь, которая говорила в микрофон, немного провела ладонью по крышке стола. Её ногти сняли небольшие серебряные завитки. Со стола нержавеющей стали!

Я подумал отпустить шутку про маникюр… и решил, не стоит. Вперед, вперед мудрость Гаджета.

— С апельсинами вы тоже так делаете? — спросил мой рот, решив не советоваться с остальной частью моей головы. — Как насчет заточки столовых ножей, ножниц и инструментов для газона? Лезвие газонокосилки моей домовладелицы может использоваться для ручной работы у таких девушек как в…

— Дрезден, — прошипела разъяренная Гард, её глаза были широко раскрыты в чем-то близком к панике.

Обе секретари теперь полностью сосредоточились на мне. Одна немного переместила свой вес, как будто приготовилась сделать шаг.

— Успокойтесь, Сигрун, — сказал я своей спутнице. — Я пытаюсь быть дипломатичным. Шило в моей заднице широко известно. Если я ничего не скажу им, после того, как откровенно хамил королевам фэйре и верхушкам вампирских Коллегий, полубогам и демонам, то их чувства могут пострадать.

Гард смотрела на меня пару секунд, пока в её затуманенных голубых глазах не блеснул свет бесшабашного вызова. Это выглядело гораздо более естественно на ней, чем страх.

— Может быть, ваша наглость и оскорбления не такие ценные, как вы считаете.

— Эй, — возмутился я. — Ценные.

Болтливая близняшка чуть склонила голову в сторону и сказала:

— Сразу же, сэр, — она указала ногтем в мою сторону. — Вы зайдете в кабинет через дверь позади меня, — потом она перевела ноготь на Гард. — Вы будете его сопровождать и представите.

Гард кратко кивнула и махнула головой в приглашающем жесте. Мы вышли из лифта и прошли мимо близнецов к двери позади них. Они синхронно повернули головы, отслеживая каждое моё движение. Это выглядело очень жутко.

С другой стороны двери находился длинный коридор тоже из нержавеющей стали. Многочисленные порты или люки, размерами примерно с обеденную тарелку, располагались вдоль стен. Все они были закрыты. Я почувствовал, что любой посетитель, который бы попытался узнать, что подают на этих тарелках, позже за ужином уже бы не интересовался кулинарными рецептами.

В конце коридора виднелась еще одна стальная дверь, которая беззвучно распахнулась перед нами, открывая нашему взору еще одну комнату, выполненную целиком из нержавейки. Из всей мебели в ней был только массивный стол, за которым восседал мужчина.

Дональд Ваддерунг сидел, оперев подбородок на раскрытую ладонь, смотря искоса на голографический компьютерный дисплей. И первое, о чем меня предупредили мои инстинкты — он был очень, очень опасен.

Он не производил ошеломляющего впечатления. Мужчина в хорошей форме, может чуть старше пятидесяти лет. Худощавый и стройный, как бегун на дальние дистанции, но слишком крепко сложенный в плечах и руках, если бы он занимался только этим. Его волосы-цвета разбушевавшейся грозовой тучи-были немного длинноваты для мужчины и… словно взлохмачены ветром. Глаз блестел ледяной синевой. Элегантная черная тканевая повязка на одном глазу, в сочетании с вертикальным шрамом, похожим на мой собственный, заставили меня подумать, что я был прав насчет корпоративного логотипа. Он носил короткую, аккуратно подстриженную бородку. Ваддерунг смотрелся потрясающим негодяем, особенно с глазной повязкой, и был похож на человека, который отсидел тридцать лет из тройного пожизненного заключения, и которому удалось уговорить совет по условно-досрочному освобождению отпустить его на волю — возможно, к их глубочайшему сожалению.