Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Я остановился, осененный внезапной мыслью. Отложив инструменты, я поднял ногу, соскоблил с подметки жирную грязь и размазал ее по лицу Клеста. Собрал горсть жира с другой калоши и мазнул по лицу Пшеницкого. Затем испачкал жирной грязью лицо Агеева.
Левидов прервал монотонное чтение.
– Зачем это? – спросил он, и слова пузырями вылетели из его рта.
– Мы ведь ищем графа Акулу?
– Верно.
– А что любят акулы?
– Кровь и жир.
– Точно. И они всегда голодны.
– Всегда голодны, – кивнул Левидов и продолжил читать „Руководство“.
Снова вооружившись молотком и колом, я ждал в изголовье гробов. Блестки жира радужно переливались в воде. Прошло несколько минут, и вдруг широкие ноздри Пшеницкого затрепетали, принюхиваясь. Рот широко распахнулся – превратился в акулью пасть. Из темных десен торчали игловидные зубы. Страшные черные глаза бешено вращались.
Голос Левидова стал громче.
Я приставил кол острым концом к груди существа, уже не прикидывающегося Пшеницким, и ударил молотком.
Граф Акула забился в судорогах. Его тело выгнулось, и кол еще глубже вошел в плоть. Ужасные зубы стучали, разрывая остатки человеческих губ. Шея вздулась, глаза выкатились из орбит.
Я шарахнул молотком. Существо корчилось и вздрагивало. Пасть стала красной от пены. Я ударил в третий раз, и кол провалился в грудь Акулы целиком, а из раны плеснул фонтан зеленой крови.
– Рыбки-окуньки… – прохрипел граф Акула.
Я отступил и выронил молоток. Левидов перестал читать, захлопнул „Руководство“ и бросил книгу на истекающую кровью грудь графа. Зеленый туман расползался над гробом, но он не скрыл от нас изменений, произошедших с телом существа. Вампир разлагался на глазах, превращался в сплошной гнойник. Истлевшая морда провалилась внутрь черепа; глаза лопнули. Туловище словно сдулось, и вот перед нами уже лежала опавшая водолазная рубаха, наполненная жидким прахом.
Я посмотрел на тела в других гробах. Лица Агеева и Клеста утратили бледность и ожесточенность, обрели спокойствие.
– Ты спас их, – сказал Левидов и положил на мое плечо железную кисть. – Они больше не мертвы.
Я взял скальпель и перепилил веревки на ногах и руках Агеева. Левидов освободил Клеста.
Я отошел к столу, чтобы положить скальпель в сумку, и, когда обернулся, – Агеев уже не лежал, а сидел в гробу. Он клацнул зубами и открыл мертвые слепые глаза…»
* * *
Два месяца спустя у Кавказского побережья нашли затонувший эскадренный миноносец. Десять лет как «овдовела миноносица».
Спустились на тридцатипятиметровую глубину Левидов и Пшеницкий. Осмотрели корабль. Лежит железная рыбина килем кверху, скучает. Привязали к находке веревку буйка. Копнули лопатой грунт: глинистый, крепко держит. Поднялись на баркас.
Вечером столпились отрядом над чертежами.
– Центробежкой насквозь копнем, – рассказывал и показывал инженер. – Три тоннеля, здесь, здесь и здесь. Подрежем под днище полотенца, привяжем к понтонам, воздух накачаем – и готово.
– На бумаге выходит ладно. – Цепкие глаза старшины разглядывали чертеж. – Дело за малым. Верно, парни?
Утром вернулись на вспомогательном судне к рыжему буйку. Загрохотала центробежная машина. Эпроновцы работали по очереди. Вгрызались шлангами в грунт, закапывались под корпус миноносца. Медленно шло, но уверенно. За три дня прорыли метров пятнадцать.
Куган задрал голову. В тусклой воде плясали, удаляясь, свинцовые подметки калош Левидова. Смену сдал, смену принял.
У темного зева тоннеля вилась бурая муть. Шланги от центробежки тянулись в промытый лаз. Куган полез в тоннель. Многотонной глыбой висел над головой миноносец. Медный шлем звякнул о палубный люк, Куган согнулся еще больше. Сутулый и неуклюжий, он добрался до тупика, поднял толстый шланг с наконечником и направил на глухую песчаную стену.
– Пускай воду!
– Сейчас будет, – ответил в наушниках Моцак.
Куган крепче перехватил шланг. В затылок шептал сжатый воздух. Многозначительно молчал заиленный корабль. Из медного наконечника вдруг выстрелила струя воды; шланг невольно взбрыкнул. Куган повел наконечником, разбивая слежавшийся песок. Затрещали, осыпаясь, ракушки.
Куган углубился на метр, положил шланг с наконечником и вернулся за шлангом с решеткой.
– Выключай воду! Тяни песок!
– Понял!
Он отсосал обвалившийся песок и подтянул шланг.
В тоннеле густо вихрило. Куган на ощупь отыскал шланг с наконечником и продолжил работу. Руки и плечи налились тянущей болью. Струя воды буравила корку песка и ракушек – кто тверже? Сколько еще до той стороны миноносца? Новый шаг в тесной норе. Еще один. Что-то держало со спины, не пускало…
В песчаной туче померещилась темная полость с окружностью огромных зубов: перед водолазом лежал исполинский червь, тугая струя била в его глотку. Куган зажмурился и отступил. Хватка ослабла, но он уперся спиной в песчаную стену.
Проход завалило. Шланг и сигнал стиснуло грунтом.
– Стоп вода! Меня засыпало! Врубай отсос!
Телефон молчал. В ушах водолаза заколотило.
– Слышно меня?
Нет ответа. Куган снова закричал, но кружок наушника лишь обжег холодом.
В ловушке. Телефонный кабель срезало о крышку люка или другое железо, а сигнал придавило песком – он снова без связи, как тогда, в каюте подводной лодки. Накатило удушливое чувство: все это уже было, иначе, но было, и теперь ему ни за что не выкрутиться.
Струя из наконечника хлестала по дну. Песок засыпал ноги.
– Это ведь ты, да? – прошептал Куган. – Достала-таки…
Он опустился на шланг, ощущая его живое рвение, бессмысленную теперь силу.
– Угораздило же, – сказал сам себе.
Могильным памятником лежал над ним эскадренный миноносец, придавленный тяжестью Черного моря. Гипнотически шуршал песок.
«Открой», – сказал кто-то.
Куган не ответил. Голос звучал не в наушнике, а в его голове, а значит, был бесполезен.
В шлеме стало тихо. И это тоже было, и не раз. Песком пережало воздушный шланг. Вот и все. Как же оглушительно тихо… Почему не слышно воды из шланга? Перестала, выключили. Может, наверху догадались о несчастье? Если и так – не успеют… Не топать ему больше по дну…
У Кугана перехватило горло, бросило в жар.
«Открой, и будешь жить».
Он узнал голос и не испугался. Чувствуя тошноту, стянул перчатки и ухватился за ручки переднего иллюминатора. Перед глазами плыло, расползалось. Он тяжело вдохнул и попытался провернуть иллюминатор.
«Открой…»
Грудь сдавило. Руки свело судорогой, он стиснул зубы и рванул. Иллюминатор пошел по резьбе. Из глаз брызнули искры. Воздух в шлеме закончился. Куган захрипел, продолжая крутить.
В шлем хлынуло море, и он захлебнулся соленой водой.
* * *
Он дышал. Не понимал как, но дышал.
Кислород поступал в кровь из воды, заполнившей легкие. Всасывался через кожу. Вода циркулировала сквозь его тело, шея по-бегемотьи раздулась, поры расширились – смерть подступила, но медлила.
Он впустил в скафандр море, и оно спасло
