Пучина скорби - Альбина Равилевна Нурисламова
«Какое счастье, что ролик не отправился, Вера ничего не знает», — такова была первая мысль.
Потом к горлу подкатил ужас.
— Ублюдки! — заорал Вадим.
Бессильно шарахнул кулаком по двери, сорвал бумажку, швырнул на пол. Одна из дверей в конце коридора приоткрылась, оттуда высунулась голова в платке и тут же нырнула обратно.
Вадим помчался вниз по лестнице, влетел в свою комнату, никого не встретив по пути. И к лучшему. Попадись ему сейчас комендантша, мог наворочать дел, а ситуацию не исправил бы. А что могло ее исправить?
Вспомнилась глумливая улыбочка Лаврова, его изысканная красота, за которой скрывалась гниль. Мэр на крови. Бандит, заграбаставший город в свои поганые руки.
В кармане завибрировал телефон. Вадим вытащил его, молясь, чтобы это была Олеся. Пусть бы записка оказалась розыгрышем, дурацкой шуткой!
— Алло, — неуверенно проговорила Римма. — Ты как?
Вадим сжал челюсти, чтобы не застонать от разочарования. Хотя и знал, что никто с ним шутить не собирался, звонок не мог быть от Олеси.
— Прости, ты немного не вовремя. Не могу говорить.
— Конечно, извини, — смутилась она. — Хотела убедиться, что ты в порядке. Не звонил давно. Хорошо, что ты жив.
«Интересно, надолго ли».
— Перезвонишь, как сможешь?
Вадим пообещал, не зная, будет ли у него шанс сдержать обещание, оделся, взял ключи от машины и вышел из комнаты.
Знакомая дорога к зоне провалов показалась ему слишком долгой. Валил снег — густой, в паре метров ничего не разглядеть, и чудилось, что улицы удлиняются, увлекая Вадима на ложный путь. Других машин не было, пешеходов тоже, город словно вымер окончательно.
Вадим старался ехать быстрее, хотя была горькая ирония в том, чтобы спешить навстречу собственной смерти. Ведь, вероятнее всего, она-то и ждала его в конце переплетения заснеженных улиц, ведущих к затопленной школе.
Говорить себе, что придется столкнуться с обычным криминалом (пусть и крайне жестоким, но творимым людьми), было бессмысленно. Вадим успел уяснить, что в Верхних Вязах правит бал неведомое потустороннее зло.
Оживляющее мертвых и заставляющее живых творить жестокие вещи.
Крадущее и умертвляющее детей. Сводящее с ума взрослых.
Превращающее людей в чудовищ.
Укравшее свет жизни Вадима — Ирочку. Похитившее Матвейку у сестры.
«Оно», — говорил Сережа, сын Марины Ивановны, и на ум приходил стивенкинговский клоун, знающий тайные страхи каждого.
Вот и огороженная зона. Вроде бы только что они с Олесей уезжали отсюда, спасаясь бегством, еле выбравшись из заброшенной школы; уверенные, что больше сюда не вернутся.
При мысли о том, что сейчас происходит с несчастной девушкой, вся вина которой была в амбициозности, в желании добиться успеха, стать известной журналисткой, Вадим почувствовал, как в нем закипает ненависть.
Олеся была храброй, держалась молодцом, хотя Вадиму ли не знать, каково это — терять близкого, пытаться найти, параллельно стараясь совладать с болью.
Припарковавшись в знакомом месте, Вадим выбрался из машины. Отойдя на несколько шагов, обернулся и увидел, что снег уже принялся хлопотливо укутывать автомобиль, скрывая его от глаз, стремясь похоронить в белой утробе. От этого сделалось еще тоскливее, и Вадим поспешно отвернулся.
Школа высилась впереди, и он шел к ней, одновременно желая побыстрее дойти и оттянуть время, когда придется очутиться в гнилом, пропахшем сыростью и смертью нутре здания.
Вадим прислушался к себе: что владело им? Страх? Надеялся ли он спасти всех троих — Ирочку, Матвейку, Олесю; узнать о случившемся с Васей-»Виатором»?
А если не надеялся, не верил, зачем тогда шел?
«Ты долгое время хотел умереть, но не решался прервать свою жизнь», — сказал он себе.
Теперь появился шанс. Если Вадим и не вернет детей и Олесю, так умрет, не совершив при этом суицида.
«Коли ты вправду умрешь, а не станешь живым мертвецом», — грустно сказал внутренний голос.
Вадим подошел к торцу здания. Остановился на мгновение, снова подумав о том, какая плотная, тяжелая тишина царит в этих местах. Птицы не подают голоса, собаки не лают; кошка не пробежит, никто не зашебаршит в кустах… Все живое исчезло либо затаилось, попряталось, скрываясь от того, что обитало в Верхних Вязах и окрестностях.
Обойдя торец школы, Вадим подошел к разбитому окну, в которое они влезли в прошлый раз. Задержавшись всего на мгновение, подтянулся и перебросил тело внутрь. Кабинет труда, дверь, короткий коридорчик — и Вадим очутился в вестибюле, где им с Олесей явились погибшие дети.
«Я здесь, — подумал Вадим, — пришел, как вы и хотели. Покажитесь!»
Он сделал несколько шагов по пустому холлу, подошел к висящему в простенке мутному зеркалу. Бабушка говорила, что смотреться в некоторые зеркала — дурная примета. Нельзя глядеться в разбитые, висящие одиноко в заброшенных домах, в мутные от старости. А то увидишь свою смерть.
Вадим не знал, как насчет смерти, но, кроме своего отражения, полускрытого грязью и трещинами, увидел позади себя мужскую фигуру и резко обернулся.
— Добрый день, Вадим Алексеевич, — не давая себе труда скрыть издевку, проговорил Соловьев. — Вот мы снова и свиделись.
Послышались шаги: кто-то быстро спускался по лестнице.
Соловьев и Вадим поглядели в ту сторону, и вскоре в их поле зрения оказался мэр Лавров в сопровождении бравых молодчиков — сотрудников полиции и администрации Верхних Вязов, бывших работников фирмы «Лавр», преступников, отнявших множество жизней.
— Где Олеся? Что вы с ней сделали? Где Матвейка?
— Благодарю, что откликнулись на нашу просьбу. Скоро получите ответы на свои вопросы, — лучезарно улыбнулся Лавров. — Полагаю, теперь мы сможем поговорить откровенно.
Глава двадцать четвертая
Вместе с Лавровым и Соловьевым Вадим насчитал восемь человек, среди которых были двое уже встреченных им в здании администрации мужчин. Остальных он видел впервые. Парень с коротким светлым ежиком волос и цепким, острым взглядом пристально посмотрел на Вадима и отвернулся. Что-то в его облике зацепило Вадима, но он не успел обдумать, что конкретно.
В вестибюле было достаточно света, чтобы Вадим заметил одну особенность: у каждого из парней в глазу была красная точка. Вспомнил, что, беседуя с некоторыми из них в администрации, обратил внимание на странность с их глазами: у Лаврова заподозрил конъюнктивит, у Соловьева глаз было не видать за дымчатыми стеклами, у полицейского на входе на белке глаза алела крапина.
В тот момент Вадим не придал значения, увидел и забыл, не успев все обдумать и сделать выводы. А потом и в
