Мария Чурсина - Проклятье

Маша не знала, что отвечать. Ей удивительно было уже то, что Горгулья сидела рядом и так спокойно размышляла — изменилась. Изменилась — значит, сначала была одна, а потом стала другая. Какой же она была раньше?

Она закрыла глаза.

— В общем, мы с ним бывали на разных… объектах, и я вытаскивала сущности. Или не вытаскивала.

Горгулья резко подобралась.

— На каких именно? Можешь перечислить все?

Маша тяжело сглотнула — пересохшее горло не выносило такого количества слов — и стала перечислять. Когда добралась до стройки, где умирали бродячие псы, Горгулья встала.

— Ты заходила туда? Насколько далеко?

— Заходила, конечно. Несколько раз. И в двухэтажный дом на улице Восстания. Нельзя? Я была с Мифодием Кирилловичем, у него ключи…

— Ключи. Это меня и беспокоит. Нам запрещено водить курсантов к сущностям сильнее четвёртой категории. Мифу, конечно, закон не писан, — пробормотала она, отворачиваясь к окну, и прикусила губу, как будто сожалела о сказанном. — Теперь мы найдём на него управу. Зря ты не рассказала раньше.

Маша смотрела в пол, на разошедшиеся доски паркета. Рассказать раньше. Рассказать всё, и стать монстром, гораздо страшнее Мифа. Она не только заходила в поле действия сущностей, она ещё и кормила их собой.

— Не бойся, — повторила Горгулья, — он тебе больше ничего не сделает. Но для начала нужно провести кое-какие проверки. Проклятье хорошо выявляется приборами. Нам нужны доказательства, понимаешь?

Маша угрюмо качнула головой. Унизительнее не придумаешь — доказывать, что стала жертвой. Миф будет смотреть на неё с ещё большим презрением, чем сейчас.

— Можно как-то без этого?

— Нет. Нельзя. — Горгулья подхватила трубку телефона, но пока набирала номер, всё ещё выговаривала Маше: — Как ты себе представляешь суд без доказательств? Ты скажешь одно, он — другое, и что дальше? А… Алло, деканат?

День превратился в отпечаток грязного ластика — им пытались стереть небо, но за окном клиники остался этот серый мазок с комочками облаков. Приборы спали. Маша сидела на жёсткой кушетке, закрыв глаза, и пыталась слушать мир вокруг себя. Мир жил привычной жизнью, хлопали двери, звучали голоса. Потусторонних шагов не было.

Наверное, у специализированной клиники была очень хорошая оборона. А она маялась невозможностью перебить оборону, выйти, услышать те шаги. Ключи у неё отобрал Миф, но она всё ещё могла доехать до улицы Восстания и через окно влезть в заброшенный дом. Хотелось на волю.

Мазок неба за окном потемнел до синевы.

В комнату вошли — Маша вздрогнула и очнулась. Врач — высоченный мужчина, белый халат на нём казался куцым, сел за стол. В его руках зашуршали тонкие приборные ленты, ослепительно-голубые, с тонкими чёрными ниточками графиков. На стул опустилась Горгулья.

— Так, — сказал врач и привычно потянул низким голосом: — Та-а-ак. Странно. Ничего тут нет. Совсем ничего.

Под взглядом Горгульи он просмотрел всю ленту до конца, хотя и после этого не изменил решение.

— Ничего нет. Я, дамы, в войну ещё здесь работал. Я такое видел, вы себе не представляете.

— Представляем, — глухо подтвердила Горгулья. Он как будто не услышал.

— Я такое видел. А с этой девочкой всё совершенно нормально. Сами взгляните. Ладно, не надо. Но я понятия не имею, по какому поводу паника.

Маша смотрела на него зачарованно. Под её взглядом врач откинулся на спинку стула и закинул руки за голову. Обернулся к Маше и подмигнул. Горгулья сидела, не шевелясь. Казалось, даже на её лице двигаются одни лишь губы.

— Может быть так, что приборы не увидели проклятья?

Врач дёрнул плечами.

— Теоретическим может, конечно. Техника ведь не совершенна. Но я никогда такого не встречал, да. Обычно хоть что-нибудь да проявляется.

— Можно я пойду? — сказала Маша громко. На неё никто не обратил внимания.

Сейчас ей выскажут. Сейчас ей всё выскажут, чтобы не смела очернять образ Великолепного Мифа.

Горгулья взялась за переносицу.

— Можно повторить все эти опыты?

— Теоретически да. Буду ждать вас завтра.

— Можно мне идти? — сказала Маша с отчаянием. Её передёргивало от ужаса, стоило представить, как она остаётся с Горгульей один на один.

Врач обернулся к ней, глянул жалостливо.

— Ну иди уже, иди, горе. Ты радоваться вообще-то должна. С проклятьем, знаешь, как живётся. Врагу не пожелаешь. От проклятий умирают вообще-то.

Она вспомнила болезненное лицо Мифа после того, как он пропал в первый раз. Тени под глазами, бесцветные губы, глубокую морщину на лбу. Значит, не пожелаешь врагу? Тогда что же, почему она ничего не ощущала, кроме острого желания забиться в угол?

Маша сползла с кушетки и поплелась к двери. Затёкшие ноги приходили в чувства.

— Стоять, — скомандовала Горгулья. Она заставила её обернуться и долго смотрела в глаза. — Лучше тебе сразу сказать правду.

Ошалевшая от усталости и несправедливости, Маша не стала сдерживаться.

— Миф сказал мне, что где-то подцепил проклятье. Он не мог выяснить, где, не мог его снять. Он сказал, что если перекинет проклятье на меня, ему будет легче, он сразу со всем справится. Если он врал, то зачем?

— Горе, тебе в эти дни бывало плохо? Болело что-нибудь?

Маша перевела взгляд на врача. Над его головой мазок неба красился в серо-жёлтый. В больничном парке зажигались фонари. Горгулья смотрела на неё устало и выжидательно. Даже если бы Маша бросилась сейчас бежать по вихляющимся коридорам, Горгулья всё равно бы поймала её этим взглядом и остановила бы.

— У всех бывают дни, когда плохо, — сказала Маша уже не так уверенно.

— Как у всех — не считается.

— Тогда нет. — Она опустила голову.

— Тогда нет и проклятья. Нечего тут доказывать. Я уж не знаю, зачем вашим недоброжелателям такое выдумывать. — Он повертел в руках приборную ленту, как будто пытался завязать её в бантик.

— Так можно мне пойти? — повторила Маша голосом двоечника с задней парты.

Она ушла со второй пары. Сабрину бросила в библиотеке и сбежала, стараясь не обращать внимания на суровый взгляд охранника. Куртку насквозь продувал ветер.

За ночь лужи покрылись льдом, и под ногами хрустело. Маша добежала до автобусной остановки, только потом оглянулась. В сонном мареве институт блестел окнами.

Сегодня должно состояться заседание кафедры. И хорошо бы без неё. Маша отключила телефон и сунула его поглубже в сумку. Не хватало ещё сидеть там, в сотый раз рассказывая, в сотый раз убеждаясь, что ей никто не верит. Приборы не врут, значит — врёт она.

…Заполночь в комнате горел свет.