Пучина скорби - Альбина Равилевна Нурисламова
Спокойно проговорил, не повышая голоса, констатировал факт, и от этого Марине стало еще хуже. Лучше бы заорал, кулаки сжал, расплакался, психанул. Только бы не сидел с видом тупой покорности судьбе, как преступник, которого приговорили к смертной казни и привели на эшафот.
— Надо бороться, — беспомощно сказала Марина, жалея, что рядом нет мужа. — Нельзя сдаваться.
— Мам, я не двойку в четверти получил. И мы с тобой не на пионерской линейке. Брось ты эти лозунги. Бывают ситуации, когда ничего нельзя сделать. Винить некого. Я сам виноват, мне и отвечать.
— В чем виноват? Можешь объяснить?
— Я убийца, — тихо сказал Сережа. — Знаю, ты не веришь. Думаешь, твой сынок — хороший, милый мальчик, а я… Фирма «Лавр» — это прикрытие. Я не сразу понял. Считал, торговля, перевозки, а когда узнал… — Сережа помотал головой, отгоняя плохие мысли. — Как там говорится? Коготок увяз — всей птичке пропасть? Я пропащая птичка.
— Чем он заставлял тебя заниматься? — спросила Марина и выдохнула самое, по ее мнению, кошмарное: — Наркотики?!
Сережа поглядел на мать вроде бы с жалостью. Как на юродивую.
— Знаешь про банду, которая на дорогах машины останавливает, людей убивает и грабит? Вот что такое «Лавр». Лавров с кем-то из ГАИ или милиции связан, точно не знаю. Ему всегда давали жирные наводки. Бойцы из «Лавра» готовились, ждали и… Ты знаешь, газеты читаешь.
Марине показалось, что на нее рухнул потолок. Мир перевернулся, в голове запульсировала боль. Она раз за разом спрашивала себя, как проглядела, как позволила ему впутаться, как могла быть настолько слепа.
— Сережа, ты тоже… ты…
Не получалось выговорить то слово, но ведь он сам произнес его. Убийца.
— Я не стрелял, если ты про это хочешь спросить. Водителем был. Я же вожу хорошо, отец научил, права есть. Все стадии прошел: ужас, отчаяние, сбежать хотел… Но Лавр убедил, он умеет убеждать. Мы, типа, как Робин Гуд: грабим преступников, у которых руки по локоть в крови. Бедным только добычу не отдаем. Говорил, нечего быть ханжой, хватит жить по правилам, нужно самим правила устанавливать. И все в таком духе. Я бы, наверное, и дальше верил, но… — Сережа обхватил себя руками, будто замерз. — Спросил Лавра, знал ли он, что в автобусе будут дети. Он ответил, что нет, но я не поверил. Лавр всегда был с вывертом, а в последнее время с ним стало происходить еще что-то. Взбудораженный был, взвинченный, твердил, что мы нагнем этот гребаный мир. Я уверен: он знал. Знал, что придется убить детей.
У Марины кружилась голова.
«Нет, не может быть, это сон», — колотилось в висках.
Но она не спала.
— Они на этот раз без шин обошлись, я потом понял, почему: автобус должен быть на ходу. Машину развернули поперек дороги, капот открыли, будто авария. Как в фильме «Мираж», помнишь? Автобус остановился, водитель вышел посмотреть, в чем дело. Его сразу на месте уложили. Соловьев убил.
Марина вздрогнула, вспомнив улыбающуюся, гордую за сына Свету Соловьеву.
— Потом к автобусу пошли. Там дети и учитель, ни оружия, ничего. Я… Мам, не могу передать, что со мной творилось, но я не… Поздно было…
Сережа забормотал что-то, опустив голову.
Марина думала, он уже ничего не скажет, но сын продолжил.
— Учителя застрелили, тело водителя забросили в автобус. Наши тоже туда погрузились. Мне велели за руль сесть. Дети… Они кричали, плакали, самые маленькие маму звали. Парнишка один, кудрявый такой, в шарфе, смотрел на меня, губы кусал. Глаза у него были… Как на иконе. Двоих девочек запомнил. Косички, куртки светлые. Обнимали друг друга, одна в очках.
— Замолчи.
Сережа не услышал.
— Лавр велел ехать к Боковушке. К провалу. Надо было сперва по трассе, потом свернуть. Те трое придурков, которые копали там до провала, шли пешком почти всю дорогу, так говорили. Я сказал Лавру, что мы не проедем. Он усмехнулся, велел заткнуться и рулить. И мы проехали. Там протоптано было: менты и разные службы часто ездили к провалу, появилась пусть и плохая, но дорога. Проехать стало можно. Добрались, у самого края обрыва Лавров сказал тормозить. Мы вылезли. И я вылез. Дети в автобусе остались. Никто их не тронул, хотя я боялся, расстреляют, мне смотреть придется. Но нет. Они живы были, когда… когда…
Сережа начал тереть глаза руками, снова заговорил себе под нос — быстро-быстро, непонятно. Марина хотела подойти, обнять его, но не смогла. Хорошая мать всегда на стороне своего ребенка, но ей показалось: это не ее сын.
Не тот мальчик, которого она качала на руках, возила в коляске, провожала в школу; с кем гуляла на детской площадке и учила уроки; не тот, кого кормила любимым рассольником и пельменями, целовала на ночь, учила кататься на лыжах.
Ее мальчик ушел, исчез, оставив вместо себя чудовище.
«Не смей так думать! Он запутался, раскаивается! Ему надо помочь».
Сережа посмотрел на Марину. Мокрое от слез, покрасневшее лицо, вена на лбу вздулась, сосуд в одном глазу лопнул, и она вскользь подумала, не конъюнктивит ли. А потом решила, что это меньшая из проблем.
— Вы столкнули автобус в пропасть. Хотя там были дети. И тела убитых вами людей, — проговорила Марина севшим голосом.
Подтверждения не требовалось.
— Зачем? Взять у них было нечего.
— Сначала я думал: ошибка. Говорю же, у Лавра спросил. А когда мы… сделали это и ехали обратно, я спросил снова. Соловьев смеялся надо мной и называл тряпкой. Мне было пофиг. Я хотел услышать ответ. Лавр ответил, что теперь все изменится. Что скоро я пойму.
— Что поймешь?
Сережа смотрел затравленно, как раненое животное. Как больной пес, которого собираются пристрелить.
— После той делюги оно вошло в нас. Оно в каждом из нас. И во мне. Я его чувствую. Даже сейчас. Оно позволило мне сказать, но накажет за это. Я знаю, что умру. Но я должен был с тобой поговорить. Оно думает, ты не поверишь, а если и поверишь, в милицию не пойдешь. Но все равно убьет меня. Я ведь предатель, доверия мне нет.
— «Оно» — кто? — выкрикнула Марина. — О чем ты, бога ради?
«Сережа сошел с ума. Чувство вины грызет, лишает рассудка. Что делать? Что же мне делать? К кому обратиться? Нужен врач», — обрывки мыслей метались в голове.
— Все началось с детей. Тех, которых мы сбросили в провал. Они явились следующей ночью. Мертвые. Я видел их, мам! Парнишку в шарфе, девочку в очках и ее подружку.
— Послушай, Сережа…
— Не перебивай! Лавр велел
