Мария Введенская - Пределы неоднозначности

– Как думаешь, Миси мертва?

– А разве есть еще варианты?

– Господи, какой ужас… – выдохнула Чарли.

Дороти фыркнула, и круто развернувшись на каблуках, покинула собрание, с которым всё и так было предельно ясно. Чарли засеменила следом, словно Пятачок за Винни-пухом.

Только не плач… пожалуйста, только не плач. Я этого просто не вынесу. – думала Чарли, следуя за Дороти. Она никогда не могла смотреть, как плачут старые люди. Это неправильно. Так не должно быть. Только дети имеют право плакать. Дети и еще женщины иногда, если смотрят какой-нибудь слезливый фильм. Но только не мужчины, и только не старые люди. Это же убивает. Разрывает душу в клочья. Только не такие крепкие, как Дороти…. Этого невозможно вынести.

А Миси плакала? – вдруг подумала Чарли. – Иранец плакал…. Она сама видела его окровавленные слезы тогда на огромном экране в кинотеатре. Чарли на секунду подпустила к себе это воспоминание и содрогнулась. Тот подвал, блекло освещенный единственной пыльной лампой… руки, волокущие ничего не понимающего иранца в угол. То, как он взвыл, потому что ему сделали больно… очень бо-ольно! Чарли представила, как он молил о пощаде и плакал… кричал, чтобы его не убивали, потому что никто не хочет умирать ни в пятнадцать, ни в семьдесят. Эти воспоминания заставили веки Чарли покраснеть. Она пропустила через себя всё это, как будто находилась на месте преступления от начала и до конца. Внезапно она поняла, что не хочет знать, что случилось с Миси. И ни за что бы ни согласилась сейчас идти к Каю, предложи ей это Дороти. Она испугалась бы, что тот вновь отведет ее в кинотеатр и покажет… покажет ей все, как было.

– Меры предосторожности… – фыркнула Дороти с неприязнью, когда они шли по своему коридору.

– А что такое? – не поняла Чарли, радуясь любому поводу отвлечься от собственных мыслей.

– Да нет, не слушай меня… – она остановилась у своего номера и, вставив ключ в скважину, повернула. – Я на балкон.

Чарли тоже вошла в свой номер и, бросив сумку на кровать, последовала примеру Дороти. Та уже стояла, глубоко затягиваясь Винстон. Ее хрустальная пепельница была полна окурков.

– А где трубка?

– Надоела… – бросила Дороти. – Часто не покуришь, а здесь… что-то стало хотеться всё чаще и чаще.

– Точно. – согласно кивнула Чарли, вытаскивая предложенную сигарету из пачки. – Так что там про меры предосторожности?

Дороти нервно замотала головой.

– Какие к черту меры! – выплюнула она. – Мы в ловушке. Тем более ты говорила, что иранца пытал не один человек…. Их было много. Не мы теперь выбираем, а нас. Нам нужно оружие в обязательном порядке! Нормальное человеческое оружие, а не мотыги с кирками, с которыми мы похожи на кучку фермеров, восставших против вооруженных до зубов солдат. Нож Миси не спас ее. Нет. – она докурила сигарету, нервно затушила окурок в пепельнице и тут же достала другую.

– Каю лучше знать. – заметила Чарли. – Если он посчитал, что этого будет достаточно, значит, так оно и есть. Нам остается только верить ему. Может, стоит ходить по двое?

– И будет вдвое больше трупов. – отрезала Дороти. – Ладно… кому нужны эти бесполезные разговоры. Я бы выпила чего-нибудь. Ты как?

– Только «за». – устало, но всецело согласилась Чарли.

И они пошли в бар, который изредка посещали по вторникам. Только вчера они сидели там в полном составе… смеялись, пили, болтали на разные темы – ни забот, ни хлопот. Теперь, похоже, каждый день обещал стать вторником, потому что их размеренному укладу жизни пришел конец. Никаких больше покеров и прогулок по лесу. Теперь всё точно закончилось.

Они пили бурбон до двух ночи, но никто не напился. Просто сидели в полной тишине и пялились в телек. В новостях сказали, что в Сан-Франциско произошла массовая катастрофа. Столкнулись девять автомобилей плюс автобус и грузовик. Погибли одиннадцать человек, и еще пятнадцать в тяжелейшем состоянии. Водитель грузовика уснул и выехал на встречку…. А на южное побережье несся самый страшный за последнюю пятилетку ураган.

На следующий день Дороти и Чарли сидели за тем же столиком и снова пили. В новостях сообщили, что в Китае произошло сильнейшее землетрясение. Погибло очень много людей. Тысячи остались без крова.

В пятницу они остались в отеле. Пили вино в ресторане и мрачно смотрели, как Дейзи нашептывает что-то Сибилл за столиком напротив, а Элис снова отчитывает Черити. Та, видимо, в душе мазохистка, раз терпит всё это. Хотя, где-то через час ее, видимо, это настолько достало, что она пересела к Иви, которая добродушно сказала:

– Ну, конечно! Садись, дорогая, конечно!

Народу было не очень много, но сохранялось ощущение толпы, как иногда У Нэда. Наверное, это люди с другой стороны. – думала Чарли, хотя понимала, что в отельном ресторане их быть не может. – Наверное, я наступаю им на ноги и толкаю, а им тоже кажется, что вокруг куча людей. Людей, которых они не видят.

– Пенни опять одела платье, которое на три размера меньше. – лениво заметила Чарли.

Дороти фыркнула, а потом сказала.

– Пошли отсюда.

– Пошли.

Они снова оказались за столиком у окна, за которым сидели вчера и позавчера. Заказали бурбон и снова уставились в телек. Где-то в Вене накрыли притон, где снимали и торговали детской порнографией. Чарли и Дороти чокнулись, но следующая новость тут же испортила настроение. Во время митинга бастующих водителей в Париже, неизвестный открыл огонь по толпе, а потом застрелился сам. И снова они ушли только около двух трезвые и задумчиво молчаливые.

В субботу исчезла Дейзи, и все знали, что это значит…. Отель опустился в тишину. Отменили воскресный вечер танцев. Сибилл бродила по коридорам словно приведение. По ее привычному выражению лица лунатика, вряд ли, можно было сказать, понимает ли она, что произошло… и что при этом чувствует.

Вечером Чарли и Дороти снова заняли свой столик, но не разговаривали и лишь краем глаза смотрели в телевизор. Упал пассажирский самолет в Аризоне. Чарли смотрела в окно на тихую чарующую ночь, на утопающие во мгле дома, на первые капли дождя, стекающие по стеклу, и плакала. Не так, чтобы навзрыд, но слезы сами по себе катились из глаз… а Дороти держала ее за руку.

Она вспоминала, какие у Дейзи были длинные ресницы, и как она прищуривалась, хмелея. Как в глазах танцевали бесы, и как она пела свою любимую песню…. Это была какая-то старая народная английская песня про девушку и парня, которых разлучили родители, и теперь им не сойти-и-ись… ой, не сойти-и-и-ись. Чарли хорошо помнила тот вечер, когда они сидели вдвоем и ждали, пока Дороти закончит работу, а Миси сходит в туалет. Они пили пиво, и к тому времени уже хорошенько набрались, и вот Дейзи сощурилась вот так и запела. Наверное, этот взгляд свел с ума не одного мужчину в свое время, когда она была молода. А эти ее руки… ладони – то, как она ими жестикулировала, словно веслами – так забавно, но и грациозно в то же время. Словно Дейзи никак не могла чего-то понять, что весьма подчеркивалось выражением лица, на котором всегда был отпечаток вопроса. Мило. А теперь остались только воспоминания. Вот так вот.