Последний читатель - Сева Голубев
Но вместо этого я дёрнул дверную ручку.
И дверь открылась.
Я не знаю, зачем вошёл. На что рассчитывал? Что меня просто не услышали?
Я проклинал себя уже в ту секунду, когда в прихожей под подошвами хрустнуло разбитое зеркало.
Внутренний голос надрывался, требуя бежать. Развернуться, захлопнуть дверь, а вечером вернуться с досками, гвоздями и молотком, чтобы заколотить проход.
Но нет. Как герой дешёвого ужастика для тинейджеров, я продолжал двигаться вперёд.
Почему я всегда презирал этих глупых подростков, которых играли актёры за тридцать, если сам сейчас делаю то же самое?
Квартира была двухкомнатной. Гостиная одновременно служила спальней родителей и рабочим кабинетом.
Шторы были задернуты, и в полумраке я не мог разглядеть картину разрухи полностью – и был за это благодарен.
Затхлый воздух пропитался приторной, удушающей вонью разложения.
Но трупов нигде не было.
Покинул комнату я почти бегом, стараясь не всматриваться в пятна на обоях, убеждая себя, что эти брызги – всего лишь причудливый рисунок, придуманный скучающим дизайнером.
Дверь во вторую комнату была сплошь завешана детскими рисунками. Весёлые солнца, домики с красными крышами, человечки с круглыми головами и палками вместо рук. Эти каракули словно застряли в прошлом. От взгляда на них меня затошнило.
Видимо, я совсем обезумел, потому что снова потянулся к дверной ручке.
Дверь медленно отворилась, выпуская тяжёлый, густой запах гнили, который едва не сбил меня с ног. Я сделал шаг назад, но было уже поздно – сладковатая вонь разложения вползла в лёгкие, прилипла к горлу.
Я нашёл своих соседей.
Точнее, то, что от них осталось.
Полуобглоданный скелет матери был с какой-то зловещей насмешкой усажен в детскую кровать. Узкие прутья бортика впивались в остатки её плоти, словно стараясь удержать тело в позе эмбриона. Ноги женщины были прижаты к груди так плотно, что не оставалось сомнений: её позвоночник сломан.
Тело мальчика лежало “звездочкой” на детском ковре. Извилистая дорога и цветные машинки вокруг его маленького тельца почернели, пропитавшись соками разложения. Он лежал на спине, но его голова была неестественно вывернута затылком к потолку.
Я схватил себя за волосы и потянул, словно надеясь, что боль разбудит меня из этого кошмара.
Но вместо пробуждения меня ожидал очередной виток этой тошнотворной фантазии.
В груде игрушек, в дальнем углу комнаты, что-то зашевелилось. Пузатые плюшевые медведи и глазастые куклы с шумом падали на пол, звеня, пища, жалобно повторяя:
– Мама!
До этого я видел её всего несколько раз. Насупившаяся блондинка, которая всегда замолкала и пряталась за родителей, стоило мне показаться в подъезде.
Теперь её тонкие, белые волосы были склеены плотной, тёмной коркой запёкшейся крови. Одна ручка отсутствовала – на её месте болталась оборванная культя, из которой торчала сломанная кость. Огромные, когда-то голубые глаза были затянуты молочной пеленой смерти. Её левое колено было перебито, из-за чего девочка двигалась неестественно, словно с запаздыванием. Мне даже показалось, будто реальность вокруг меня проматывают в обратную сторону.
Эта задержка дала мне шанс. Я подлетел к двери и захлопнул ее за мгновение до её прыжка. Сколько ей было лет? Года четыре? А в дверь будто ударили шар-бабой.
Не став проверять, выдержит ли тонкая ПВХ-дверь натиск мёртвой девочки, я спешно покинул квартиру, тщательно закрыв за собой входную дверь.
Сбегая по лестнице, я лихорадочно думал: «Если она не вышла до этого, значит, дверная ручка – непреодолимое препятствие». Но даже эта догадка не могла заставить меня замедлить бег. Я продолжал наматывать круги, даже когда оказался у себя.
Заставить себя сесть удалось только через полчаса. Руки дрожали, кожа покрылась липким, холодным потом. В груди заныло.
«Умереть от сердечного приступа в таких обстоятельствах будет просто уморительно», – мелькнула мысль, и я расхохотался.
13 апреля
Попытался отвлечься. От всего. Даже от собственных бредней, от этой писанины, от мыслей, которые жрут мозги хуже моли старый пиджак.
Решил, что займусь чем-то “конструктивным”. Буду, думаю, писать рассказ. Маленький. Без претензий. Чтобы не свихнуться окончательно.
Получилось нечто невразумительное. Ни сюжета, ни толку. Герой там никакой – как был тряпкой, так и остался. Ни тебе поворота, ни морали. Я сам засыпаю, когда перечитываю. Веки склеиваются, как будто на них кто-то клей ПВА плеснул. И это в лучшем случае.
А всё, что есть – девчонка. Мелкая.
Смеётся, плачет, в куклы свои тычет, дерётся в детсаду с кем ни попадя. Рядом вся родня, как в дурной рекламе: мама, папа, бабка, брат – все её обожают, на руках носят.
И на день рождения – щенка ей притащили. Золотистого, как её волосы. Такие тонкие, ломкие… будто и правда из золота, только не благородного, а фальшивого, дешёвого.
Не знаю, зачем я это написал. Наверное, чтобы не думать о настоящем. Или, может, пытаюсь убедить себя, что когда-то всё было хорошо. У кого-то. Не у меня, конечно. У меня в детстве максимум – дохлый кот в подъде и пьяный отец в новогодней мишуре.
А тут – девочка. Смех, щенок, счастье.
Фальшь, конечно. Приторная и липкая, как старый сироп. Но пусть будет. Лучше уж это, чем пустота.
15 апреля
Скука. Вот что двигало человечество вперёд. Не любовь, не похоть, не алчность и уж тем более не ненависть. Именно скука. Уверен в этом, как в том, что утром в спине хрустит, а вечером колени ноют.
Тесла, Коперник – их, видимо, тоже жрала изнутри эта зараза, только они – гении, а я? Я, как дурак, опять вышел из дома.
Ума у меня хватило лишь на одно – в оставшиеся квартиры больше не суюсь. Только «общественные места». Умереть в поисках еды или аспирина – это одно, а в чужом сортире – совсем другое. Престиж важен даже после конца света.
– Придурок, когда ж до тебя дойдёт?! – рявкнул я себе вслух, заметив, что уже добрых пять минут брожу по тротуару в поисках перехода.
Четырёхполосное шоссе. Ещё недавно тут автомобили гудели, сигналили, пыль столбом. А теперь – как кадр на паузе. Машины стоят, будто водители все разом уснули. Внутрь не заглядываю – заранее знаю, что ничего хорошего там не увижу.
В глубине души – да, у стариков ещё остаётся какая-то глубина – я надеялся, что на главной улице увижу хоть кого-то. Кошку, собаку, психа с топором. Но нет. Только обрывки целлофана, катающиеся по асфальту, как в плохом фильме
