Счастливого дня пробуждения - Анастасия Калюжная
– Надо где-то остановиться, – скорее сам себе бормочет доктор, съезжая на обочину и вытягивая из кармана дверцы новенький глянцевый путеводитель. – Ну, – цыкает он, зарываясь в страницы, – к заходу успеем.
* * *
В салоне загорается робкий золотистый свет потолочной лампочки. Я с непривычки жмурюсь, сквозь веки просвечивает капиллярная сетка.
– А ну-ка повернись, – просит доктор и тянется к бардачку; на его ладонь падает серебристая баночка с изображением театральной маски.
Внутри что-то вроде розового воска или крема – очаровательного цветочного оттенка. Я морщусь и смеюсь, когда щекотная губка проходится мелкими шажками по моему лицу, и даже, кажется, на ресницы налипает краска, отчего перед глазами будто летают светлые мушки. Не могу отделаться от ощущения, что меня жирно смазали маслом, а сверху налипли невидимые волосы – всё время хочется их сдуть.
– Вот так. – Доктор оглядывает меня. – Не бог весть что, но всё же…
– А это зачем? – Я привстаю и заглядываю в зеркало заднего вида, откуда на меня в лёгком недоумении смотрит совсем незнакомый человек – до того непривычно розовый, что кажется варёным. Я даже на секунду пугаюсь.
– Это грим. Чтобы к нам не было лишних вопросов, – коротко поясняет доктор и жестом велит выйти из машины.
Весенняя сизая прохлада обдувает уши, скрипит под подошвами сырая от череды заморозок и оттепелей земля. Доктор подходит ко мне, поправляет берет и шарф, чтобы скрыть непромазанные участки кожи, а я поверх его порхающего надо мной рукава всё оглядываюсь на иноземный пейзаж кафешки на той стороне улицы: похожие на комаров тонконогие столики, гул бесед, облитые сахаром бока булочек на крошечных тарелках. Даже через дорогу доносится густой, сладкий запах выпечки и кофе. Из дверей выпархивает рыжая женщина; она смеётся, её длинные серьги звенят от блеска. Широкая жемчужная улыбка вторит ряду таких же жемчужных бус.
Доктор берёт меня за руку и тянет за собой, а я не могу оторвать взгляда от этих людей. Они как праздник. Они так близко. Они повсюду. Кажется, воздух греется от их зачарованного присутствия, точно электрическая катушка.
Мы идём вдоль парковки к огненным от ламп дверям старой гостиницы. Хром выстроенных рядом фортепианных клавиш автомобилей сверкает в цветастом отливе горящих окон. Тянется густая прогорклая вонь табачного дыма с автобусной остановки. Кто-то выходит из отеля и учтиво придерживает нам дверь. Мы оказываемся внутри. Весь пол покрыт выложенным «корзинкой» щербатым паркетом, зелёная дорожка ковра ведёт к нише ресепшена, пахнет химическим цветочным ароматизатором и лежалым хлопком. Я задираю голову и вижу небольшой чёрный купол над холлом в окружении позеленевших от времени бронзовых статуэток. Всё здесь дышит пыльной, порядком выцветшей, но заметной красотой былых годов.
– Жди пока здесь. – Доктор бросает на софу чемоданы.
Я склоняю голову как можно ниже, будто носом клюю от дрёмы, надеясь, что выгляжу достаточно убедительно.
– Парный номер, пожалуйста. – Пройдя к стойке, доктор вытаскивает портмоне.
– Вы с ребёнком? – Администраторша косится на меня, и я прямо затылком ощущаю, как её взгляд магнитится к шрамам на моих руках, сомнительные мысли кружат у неё в голове.
– Да.
– Можно ваши документы?
– Разумеется.
– Вы надолго?
– До утра. К одиннадцати уедем.
– Заполните форму. – Женщина протягивает листок и авторучку.
Доктор, впрочем, достаёт свою, быстро шуршит перо по бумаге. Я пока слоняюсь вокруг, разглядывая из-под берета ресепшен, вестибюль, людей вокруг – их немного. Пара сотрудников перешёптывается в углу, женщина в кресле с кем-то разговаривает по телефону, вокруг неё носится повизгивающий малыш лет пяти в ярко-зелёной непромокаемой курточке. Его взгляд задерживается на мне, он вдруг останавливается и ошарашенно глядит на меня, и я поспешно отворачиваюсь.
Наш номер на верхнем этаже, и я впервые в жизни оказываюсь в лифте. До чего же это странное ощущение! Почти как автомобиль, но ездящий вертикально. Швейцар проводит нас до двери, вручает ключ, и доктор просит принести ему новостную газету. Номер кажется почти таким же пустым, как и моя палата, что меня даже успокаивает. Я с любопытством оббегаю его, заглядывая во все шкафы и тумбочки.
И тут я впервые вижу телевизор – такой большой чёрный ящик с антенной и проводом. Разумеется, я знаю, что это, и даже знаю мельком о кое-каких фильмах, которые упоминались в энциклопедиях по истории культуры и искусства, но, признаться, никогда телевидение не казалось мне чем-то важным или даже просто любопытным, уж точно не интереснее гистологии.
– А как его включать? – Я оборачиваюсь. Доктор скидывает на диван пальто.
– Большая кнопка, – кивком указывает он.
Щёлк. Я пугаюсь оттого, как резко гаркнул звук и сочными цветами всплеснул экран. Я дёргаюсь, застываю, и меня буквально завораживает: с ума сойти! Это как иллюстрации, но живые! Будто окно, но… Я стучу ногтем по экрану, не в силах поверить, что это всё нереально, обхожу стол, смотрю на волшебный ящик со всех сторон. И это всё там внутри умещается? Я сажусь на пол, боясь даже моргнуть, придвигаюсь ближе. На экране какая-то семья: женщина в красной юбке насыпает хлопья в миску, потом вдруг эту самую миску показывают со странно медленно, картинно льющимся в неё молоком, и вот уже девочка с улыбкой подносит ложку ко рту. Звонко хрустят хлопья, и на её лице появляется невероятное блаженство. Еда правда такая замечательная? Её даже показывают по телевизору?
Видео резко прерывается, и во весь экран появляется огромный автомобиль, который так внезапно едет на меня, что я испуганно отшатываюсь. И вот уже показывают серьёзного мужчину, который садится в салон. Руль, снова серьёзное лицо, и вот уже машина катится куда-то по склонам, всплесками поднимается пыль из-под колёс. Голос диктора говорит, что это «стиль, мощь» и всё такое. Автомобиль уезжает в закат, пока поперёк неба появляются крупные серебристые буквы.
Я надолго зависаю перед экраном, почти прилипнув к нему лицом. Там происходит столько всего удивительного и даже совершенно нереального! Например, человек дружится с огромной живой бутылкой лимонада, микроорганизмы под ободком унитаза – чудовищно недостоверные, с большими круглыми глазами, – кричат, хотя они этого совершенно не могут, пока их смывает кислотно-синей волной чистящего средства. А затем начинается длинный видеоролик, где некий детектив приезжает в морг, чтобы узнать о результатах вскрытия. Наконец что-то хоть чуточку знакомое.
– Какая же чушь, – вдруг цыкает доктор, и я дёргаюсь от неожиданности. Он стоит прямо за моей спиной, сложив руки на груди, и тоже смотрит в экран.
– Почему? – Я поднимаю голову, отсюда мне почти не видно его лицо.
– Потому что нельзя определить с такой давностью точный срок утопления, – ворчит он с совершенно николаевскими интонациями и щёлкает кнопкой на какой-то коробочке.
Ничего себе! Всё меняется! До этого было лицо танатолога, а теперь за столом женщина быстро тараторит про курс валют. Щёлк – и вот уже несколько человек в винтажных нарядах разговаривают в парке. Я ошарашенно бегаю глазами между доктором и телевизором:
– Как вы это сделали?
– Пульт. – Он покачивает коробочку в пальцах, затем перекидывает мне. – Инфракрасное излучение, фотоприёмник. – Он указывает куда-то в угол экрана. – Переключает видеоканалы.
В дверь стучат, и доктор идёт забирать газету, а я принимаюсь испытывать пульт.
– Тут целых девять видеоканалов? – поражаюсь я.
– Больше, – мотает головой доктор. – Треугольные кнопки снизу.
Он садится в кресло недалеко от меня и погружается в чтение, а я всё щёлкаю клавишами. Десять, двадцать, тридцать. Да сколько же тут передач? И они все разные, и даже на разных языках! Я забираюсь в соседнее кресло. Тут ещё и движущиеся рисунки животных есть!
– А почему у нас дома не было телевизора? – возмущённо вскрикиваю я, широким жестом указывая на развесёлых зверей.
– Из рациональных побуждений, – не отрываясь от газеты, отвечает доктор. – Я хотел воспитать тебя в согласии с моими ценностями. Глупо было бы допускать не обладающее навыками критического анализа бессмертное существо до не фильтруемого мной потока информации. С твоей-то скоростью усвоения у тебя были все шансы увериться в любой чуши, и не
