Долгий путь на Бимини - Шаинян Карина Сергеевна
– Хотите прогуляться со мной, Шеннон? – спросил он.
Моряк радостно кивнул:
– Уж очень охота на ручей вблизи посмотреть, а одному туда идти страшновато как-то, – сказал он.
В одной руке моряк держал мешок, в который аккуратно завязали гнездо; в другой он тащил дохлую курицу, которую Карререс решил тоже использовать для опытов. Поначалу Карререс опасался, что босоногий Шеннон будет обузой, когда они двинутся по камням: там попадались и шипастые побеги, и россыпи острой щебенки. Но моряк крепко переступал огрубевшими подошвами и часто легко проходил там, где обутый в сапоги Карререс оскальзывался и был вынужден цепляться руками.
Добравшись до русла, Карререс заметил, что вода в источнике сильно спала. Водоросли, похожие на мокрый курчавый каракуль, были вровень с поверхностью ручья, а кое-где и вовсе выступали из воды, – в этих местах их верхний слой уже успел высохнуть и посереть. Было ли это нормальным колебанием уровня или последствием каких-то действий – или бездействия – Реме, Карререс не знал. Обмеление ручья сильно встревожило его. Поразмыслив, Карререс решил пока отказаться от некоторых самых радикальных испытаний. Порыться в болотце, из которого вытекал источник, можно будет и позже.
Доктор прошелся вдоль русла и облегченно вздохнул. Участок, расчищенный накануне, уже затянулся, и его можно было угадать лишь по небольшой вмятине: слой тины здесь был чуть потоньше. Теперь по крайней мере можно с легким сердцем очистить покрытую орнаментом часть дна, не опасаясь нарушить неведомое равновесие. Подозвав Шеннона, Карререс велел ему стирать тину, постепенно раздвигая края проплешины, а сам присел на берегу с блокнотом наготове.
Шеннон вошел в ручей и принялся шаркать ногами по камню, обдирая водоросли. Вскоре рисунок, покрытый тонким слоем переливающейся на солнце, чуть коричневатой воды, стал виден полностью. Это был медальон, как бы нанизанный на узкую ленту с повторяющимся узором. Зарисовав испещренный символами круг, Карререс принялся помогать Шеннону, который, старательно сопя, оттирал дно все выше и выше по течению. Доктор пошел вниз; каждые несколько футов он расчищал пробный участок, пока не убедился, что лента, вырезанная в ложе, доходит до самого водопада и, видимо, ныряет вместе с ним в озеро.
Вернувшись, Карререс окликнул Шеннона.
– Я хочу, чтобы ты наблюдал за опытом вместе со мной, – сказал он. – Чувства могут подвести, результаты – оказаться иллюзией. Так что смотри, Шеннон, внимательно.
С этими словами Карререс подобрал дохлую курицу и аккуратно опустил ее в ручей.
Некоторое время ничего не происходило. Карререс тщательно раскуривал трубку, посматривая на птицу. Он уже подумал, что эксперимент провалился, когда вода вокруг тушки вспенилась. Слипшиеся перья встопорщились, крылья зашаркали по камню, ища опору. Курица встала на нетвердые ноги и неуклюже встряхнулась.
Хотя высота берега была не больше дюйма, птице удалось выпрыгнуть из ручья только со второго раза. Мокрая курица сделала несколько неуверенных шагов и застыла, медленно поводя головой. «Ну, ты», – пробормотал Шеннон и отступил. Птица растопырила крылья и заклекотала.
– Как же быть, Барон? В суп ее теперь нехорошо как-то, – сказал Шеннон.
Карререс усиленно запыхтел трубкой, пытаясь скрыть растерянность. Что делать с курицей-зомби дальше, он не представлял.
– Интересно, она теперь нестись может? – размышлял Шеннон. – Если может, ей цены нет! Жрать не просит, не дохнет…
– Приказы выполняет без раздумий, – подхватил Карререс, вспомнив матросов с «Безымянного». – Шеннон, ну что ты мелешь?
– Да я так просто… Что же мы ее теперь – здесь оставим?
– Пусть походит пока, – кивнул Карререс и выбил трубку.
Пошарив в мешке, он достал одно из яиц. Полюбовался крапинками и пятнышками, причудливо разбросанными по зеленоватому фону, потом поднес к уху и потряс, но определить, насколько яйцо высижено, не смог.
– Как вода действует на живых, мы примерно представляем, – сказал он Шеннону. – Как на мертвых – только что узнали, – он кивнул на курицу, которая медленно удалялась в сторону кустов, спотыкаясь на каждом шагу. – По-хорошему надо бы искупать ее еще раз, посмотреть, что получится, – пробормотал он, глядя вслед птице, и махнул рукой. – Ладно, это можно сделать потом. Сейчас я собираюсь посмотреть, как сила Бимини подействует на нерожденное. На то, что еще не пришло в наш мир.
Положив яйцо в ладонь, как в лодочку, Карререс склонился над ручьем.
Вода забурлила, будто пытаясь скорее дотянуться до добычи. Почудился совсем тихий и одновременно – оглушительный хлопок; как сквозь вату, донесся дикий вопль Шеннона. Карререс шарахнулся назад, споткнулся и упал на спину. Он почувствовал, как выступающий древесный корень больно ударил по пояснице, и одновременно увидел самого себя, опустившего руку в ручей, не успевшего остановиться.
В пальцах у призрака враз побелевшее яйцо распускалось мертвенным цветком, и из него кошмарным побегом вырастало нечто настолько чуждое и бесчеловечное, что хотелось исчезнуть, лишь бы не видеть этого. Краем сознания Карререс понимал, что это всего лишь птенец, даже не птенец – эмбрион, голый, черный, едва сформировавшийся, покрытый желтоватой слизью, – но чудовищных размеров; безмозглый гигант, рвущийся в чужой мир, пробужденный раньше времени, разъяренный и напуганный и в страхе своем и ярости сминающий реальность, как лист бумаги. Он разинул зачаточный клюв в белесых ошметках; беззвучный крик впился в мозг тысячами скользких когтей; клюв был воронкой, водоворотом ледяной тьмы, он высасывал разум, чувства, душу…
Крик превратился в чудовищный вой, и сквозь него Карререс не услышал, но почувствовал, как что-то тихо хрупнуло в руке.
Карререс очнулся и медленно разжал ладонь, перепачканную скользким белком. В раздавленной скорлупе среди слизи виднелись темные кровяные сгустки. Вздрагивая от отвращения, Карререс принялся обтирать руку об листья – вымыть ее в ручье он теперь не решался. Свежий, чуть едкий запах растертой между пальцами зелени отрезвил его; голова теперь казалась прозрачно-ясной, мысли – четкими и колючими, как хрустальные грани.
Туманный ком внутри Карререса взорвался, оставив от оболочки, выстроенной разумом, лишь жалкие ошметки. Смутные догадки, мучавшие доктора, хлынули в сознание, и защититься от них было невозможно. Теперь он точно знал, что воды Бимини – это яд, кислота страшнее царской водки, которая разъедает не материю – саму границу между мирами. Бессмертие? Конечно! Тот, кто не живет, не может и умереть. Тот, кого размазало между слоями реальности, не может перейти ни на какую из сторон… Огромные возможности открываются перед тем, кто нашел путь на Бимини, – но платить за них приходится вечным проклятием, ледяным, нечеловеческим ужасом, который каждый носит в себе – но ощущают лишь те, кому удалось заглянуть на другую сторону.
Воспоминания рушились на Карререса мутным дождем и, едва коснувшись, осыпались прозрачными кристаллами со сложной, математически правильной структурой. Каждая причуда теперь была понятна, каждый случай – объясним. Мелькнула в памяти одна пациентка, молодая, красивая женщина, которая до истерик и обмороков боялась младенцев. Отвергнутая родственниками и мужем, она доживала свой век в каком-то монастыре. Теперь доктор знал, что из-за какой-то особенности бедняга была способна в каждом ребенке увидеть тень потустороннего пришельца, которым он был раньше, но, не понимая этого, могла ответить лишь страхом. Карререс вздохнул: теперь бы он нашел, о чем поговорить с ней, и тут же забыл, унесенный лавиной знаний, уверенный, что копаться ему в этой груде – до скончания времен…
Карререс обтер остатки яичного белка об камзол, осоловело посмотрел на лежащую у границы кустарника дохлую курицу и, пошатываясь, подошел к Шеннону. Тот лежал ничком, прикрыв голову руками. Он тихо заскулил, когда Карререс дотронулся до его плеча. Подхватив флягу, доктор набрал воды и принялся лить на голову моряка. В последний момент, вспомнив все, о чем только что узнал, Карререс попытался отдернуть руку, но только нервно усмехнулся. Почувствовав, как прохладная вода льется за шиворот, Шеннон вскрикнул, повернулся на бок и подтянул колени к животу, по-прежнему пряча голову.
