Роман Лерони - Багряный лес

Зоолог вернулся к еде.

Архитектор, Рой Вильсон, съел один сэндвич и стал готовить другой.

— Я тоже усматриваю в словах Теда некоторое преувеличение. Но он зоолог, притом том, который уверен, что человек — самое бесполезное и даже вредное существо на планете. Тед боится и переживает за тех, кто ни в чем не виноват и просто хочет жить — за животных. Это его мнение, и мы его уважаем. Но в одном он действительно прав: с атомной бомбой отпадает вообще смысл воевать. Цель всякой войны банальна до цинизма: захват материальный ценностей и порабощение народа.

С этим трудно было не согласиться. Том кивнул.

— Но создатели атомной бомбы не учли одной очень важной детали: после атома не останется ни потенциальных врагов, ни ценностей, только пепел и смрад. Небогатый урожай. Площади, оказавшиеся под бомбардировкой, опасны радиационным заражением на протяжении многих столетий. Вы знаете, что такое лучевая болезнь?

— Очень мало, — ответил Том.

— Так оно и есть на самом деле! В полном неведении находитесь не только вы, но и ученые. Доказано, что радиация способна провоцировать раковые заболевания. И предполагается, что она способна изменять гены и вызывать мутирование.

Только совсем недавно, кстати, обратили внимание на то, что бродячие собаки, живущие в Блю-Бек-форте, приводят уродливых щенят, а крысы стали в два раза больше размером, — говоря, Макгредер постукивал ножом по столу. Его лицо алело от возбуждения. — Это произошло с животными через два года после первого взрыва. При этом надо учитывать, что от базы до полигона не более трехсот километров.

— Может здесь место имеют совершенно другие причины? Например, местного характера, — предположил Том. Он хотел услышать максимальное количество версий, чтобы утолить свой журналистский голод.

— Не очень-то верится, — вновь вступил в разговор архитектор. — В природе долгое время ничто не меняется. Пустыня осталась прежней. Небо, солнце, горы — все как раньше. Был только взрыв.

— И будет новый, — ввернул Телингтон.

— Да, — согласился Том. — Это правда. Но могут быть и простые случайности. Мутанты пугали людей постоянно. Где-то их было больше, где-то меньше. Зачем же сразу все валить на атом?

— Лишь только затем, что мы, уважаемый мистер Редерсон, ученые, — спокойно ответил Макгредер. — Конечно, мы знаем о том, что миром в равной степени правят и закономерности и случайности. Но за неимением научных объяснений мы вынуждены оперировать фактами. Возможно, мы грешим узостью взглядов, но в тоже время отдаемся полностью уверенности в том, что использование атомной энергии лишь подтвердит в дальнейшем наши выводы. Кроме этого, есть подозрение, что человечество еще абсолютно не готово использовать такое мощное средство, как атом. Мне это напоминает дикарей, которые бегали по доисторическим лесам, и, подняв с земли палку, использовали ее в качестве оружия, и лишь потом, спустя многие столетия, научились ее применять как строительный материал и рычаг.

— Вы хотите сказать, что мы используем атом не так, как следует? — спросил Том. — По-моему, не так уж и плохо использовать его для начала как оружие. — Он отодвинул от себя пустую бутылку. Чувство сытости слегка хмелило сознание. — Хотя мне очень нравятся ваши доводы Тед, но я не вижу пока другого, более эффективного оружия, чем атомная бомба. Я видел войну, и был свидетелем сотен трагедий, о которых я бы не решился рассказывать за этим столом, и вообще. Это страшно. Была бы эта бомба тогда, в тридцать девятом году, сбросили бы ее на голову Гитлеру, и делу конец! Возможно, ваши рассказы об ужасах последствий атомной бомбардировки имеют под собой основу — об этом, вы абсолютно правы, судить будущим поколениям, но они, пожалуй, будут не столь страшны, как концлагеря Бухенвальд, Заксенхаузен и Равенсбрюк. И не было бы, в конце концов, миллионов жертв! Вот в чем гуманность…

— Вы упускаете самое главное…

— Что? — Редерсон повернул голову к Телингтону.

Биолога нисколько не волновал его порыв. Не глядя на Тома, он усердно выуживал из консервной банки остатки паштета. Такое демонстративное невнимание зацепило самолюбие Тома: он говорил о том, что было на самом деле, о том, что видел собственными глазами, о том, что пережил — о главном, черт побери! А где мог рассмотреть этот худосочный хлыщ свое "нечто главное" отсюда, за тысячи миль от фронтового пекла, когда лишь изредка отклеивался от дармовой банки консервов?..

— Что же "главное" я упустил? — сдерживая гнев, повторил свой вопрос Редерсон.

Ученый отставил банку и неторопливо облизал пальцы:

— То, что Гитлер не дурак, как многие хотят думать. Идиот не смог бы подмять под себя всю Европу, часть Африки, и доставить массу серьезных неприятностей более сильным державам. Объединились бы эти державы против него своей мощью, чтобы победить, в том случае, если бы он оказался законченным болваном? Нет.

Биолог победно взирал на Редерсона, который в ответ корчил саркастические гримасы.

— Но он-то действительно дурак! — не выдержал Том. — Разве мог умный полководец начать войну сразу со всеми, не имея для этого достаточной сырьевой и промышленной базы!

Теперь пришла очередь кривиться Телингтону:

— Не утомляйте меня идеологией. В Вонючем городе она никуда не годна… Вы смешали в кучу и стратегию и политику. Это верхняя правда, та, что на поверхности. На самом же деле, как мне думается, причина совершенно в другом: у фюрера не было иного выбора, но это не касается темы нашего разговора…

— Вот как — не касается?

Рик не обратил никакого внимания на язвительную реплику.

— Все дело в другом… Дурак — это посредственность, а Гитлер — личность, не посредственность. Пройдет не так много времени, и многие будут вынуждены это признать. Вам не нравятся мои слова?

— Более чем!

— Но не вам судить, как, впрочем, и мне, об истинном положении дел в современном мире. И, возвращаясь к нашему прежнему разговору, скажу, что вы упустили такую деталь — не знаю: по умыслу, или нет, — он дружелюбно улыбнулся, демонстрируя, что ссориться не расположен, но тут же стал серьезным. — Разве мог Гитлер идти войной против всего мира, не имея в рукаве козырной карты? Уверен, он знал, что делает. Эти легендарные "ФАУ" были лишь ступенью к полной победе. Кто знает, может то, что здесь завтра взорвется здесь силой солнца, вовсе не принадлежит ни американцам, ни русским, а только немцам.

Биолог замолчал и стал собираться: натянул высокие резиновые сапоги, длинный прорезиненный фартук, взял перчатки.

"А он ведь прав, — думал Том, наблюдая за сборами ученых — к Рику Телингтону присоединились и остальные, экипируясь по его примеру. — Глупо думать, что Гитлер, стремясь к порабощению человечества, рассчитывал только на мощь своих танковых дивизий. И хорошо сказано о палке… Кажется, у этих ребят больше оснований для таких выводов, чем у меня. Их уверенность в выводах начинает меня пугать — просто стыдно признаться, что не знаешь, чего именно боишься. На фронте проще: сидишь в окопе во время артобстрела, ни жив ни мертв от страха, но знаешь его причину — рои осколков в секунду могут изрешетить тебя, и прекрасно знаешь, что единственная защита — это окоп или блиндаж… Здесь же не знаешь ни о чем, и от этого еще страшнее".