Мокруха - Джон Ширли
— Том, у меня тут небольшая непонятка вышла с Джеффом Тейтельбаумом. Я не знаю, какая муха его укусила. Может, это из-за того, что я не взял его в команду для сценария Клинка, может, ещё из-за чего, но он продолжает свои наезды на одного моего доброго друга. Я думаю, он полностью отдаёт себе отчёт, что делает. Мои друзья, Денверы — ты слышал про Сэма Денвера? Ну так вот, Джефф тут только что нёс какую-то пургу насчёт того, чтобы подать на Денвера в суд, получить ордер на обыск его ранчо и всё такое прочее. Он себе вбил в бошку, что там силой удерживают его младшего брата. Это же просто чушь собачья. Я думаю, Джефф немного, гм, переработался и у него, гм, едет крыша. И он на меня зуб держит, потому что мы не взяли у него сценарий. Ладно, я всё понимаю, у нас у всех тут могут быть проблемы с неадекватной самооценкой, и... — Они достигли барной стойки. — Выпьешь чего-нибудь?
— А... нет, мы уже уезжаем через пару минут.
Ему хотелось выпить, но и трезвая собранная голова очень не помешала бы.
— И вот, ты понимаешь, я не хочу сильно залупаться с Джеффом, но и не хочу портить отношения с моими друзьями, чтобы на меня не подали за клевету за компанию и всякое такое, и я им сказал, держитесь подальше, мы просто поговорим с этим парнем и утихомирим его. Подумал, может, у Джеффа какой-то комплекс вины перед своим братцем за все эти приключеньица с законом, он пытается его защитить, не может и вымещает на нас всю эту грёбаную паранойю? В любом случае я решил, что сам с ним поговорю. И... в общем, мне было бы спокойнее, если бы ты меня в этом поддержал. После того, как... Джефф и ты — друзья, и... я не хочу вас разъединять, но... понимаешь, что я хочу сказать?
Прентис как воды в рот набрал, но тут разинул его, сообразив, на что намекает Артрайт. Продюсер восполнил непроизнесённую часть речи языком тела и атоналями.
В целом месседж Артрайта следовало воспринимать так: Убери Джеффа с дороги, пускай бросит все эти фокусы с исковым обращением, пускай прекратит разнюхивать и колобродить, а я взамен подумаю, как бы тебе помочь. Как бы тебя подкормить. А не сделаешь, так я тебя, сука, урою.
— А... конечно, — услышал Прентис собственный голос. И его пробила дрожь ужаса — я это сказал? — Я с ним поболтаю. Я посмотрю, что можно сделать. — У него потяжелели зубы. Какое странное ощущение.
— Отлично. И когда мы снова встретимся... я имею в виду, пообедаем... то заодно обсудим некоторые дела. О! А вот и быстропролётная краса к нам вернулась!
Это он так поприветствовал Лизу, которая протиснулась сквозь толпу и села рядом с Артрайтом, а потом протянула Прентису руку для прощального рукопожатия.
Артрайт значительно стоял рядом, пока Прентис и Лиза пожимали друг другу руки. Артрайт улыбался, возложив одну руку на плечо Прентиса, а другую — на плечо Лизы. В этой позе была странная интимность.
Потом Артрайт поцеловал Лизу в щёку и ушёл. Глядя ему вслед, Прентис героически пытался не вспоминать про человека по ту сторону зеркала в комнате наверху.
Глава 6
Восточный Лос-Анджелес
Сбежать из школьного автобуса оказалось не очень сложно. По правде сказать, подумал Лонни, даже совсем легко. Автобус, перевозивший ораву малолетних правонарушителей из ЦСН в Гриффит-парк, где им полагалось день-деньской красить лавки, был стандартный, школьный, с эвакуационной задней дверью. Дверь эта оказалась незаперта, и пока вооружённый водитель на полдороге к парку вступил в перебранку с заблокировавшим две полосы на спуске грузовиком почтовой службы, Лонни увидел свой шанс и воспользовался им. Он распахнул заднюю дверь, выпрыгнул в неё и устремился напрямик через тянучку к ограде трассы. Он вскарабкался на ограду, перелез через неё и побежал по бетону к большой мелководной сточной канаве, которую политкорректно именовали Лос-Анджелес-ривер. Он некоторое время бежал вдоль оной канавы, потом взобрался на трубопровод и перепрыгнул к другой ограде. Теперь он очутился в Восточном ЛА, в грёбаном баррио, где намерен был найти Эвридику.
Вместо Эвридики он отыскал Орфея. И всё это время — думал о третьем человеке, а именно Митче. Грёбаный сучёныш Митч.
Иногда ты что-то делаешь и куда-то бежишь, даже не думая о том, что с тобой происходит. Тело само знает дорогу, а разум блуждает где-то в другом месте. Лонни автоматически отмечал перемены окружающей обстановки, преодолевая очередной бетонный каньон и очередную ограду. Он выбирался на улицы.
Здесь было много маленьких домов, иногда фанатично вылизанных, с заборчиками и садиками; иногда — заброшенных и замусоренных. Стайки маленьких же, но шумных детей-метисов носились между куч мусора. Местное население с подозрением оглядывало бегущего во весь опор Лонни. Все дома, чистые или грязные, обладали двумя общими характеристиками: они были низкие и выглядели дёшево. Жаркие коробки, из которых в раскалённую печку лос-анджелесского лета тянулся кухонный дым.
На заброшенных домах красовались замысловатые граффити. Картины эти проносились перед его глазами, как россыпь полароидных моменталок. Мысленным оком он видел Митча. Они с Митчем укрываются под одеялами в свете фонарика, им обоим по семь лет, они хихикают и судачат о том, откуда берутся дети, а потом Лонни трогает Митча за безволосый лобок...
Нет. Это же не Митч. Он перепутал. То был Гэвин, тот маленький мальчик под одеялами много лет назад. Гэвин, ставший нынче уличным сутенёром на бульваре Санта-Моника, Гэвин, который приводит своих шлюх к большим тачкам и насаживает на маленькие хуи. Теперь Лонни вспоминал, как они двое забрались на второй ярус кровати Гэвина. Ему было тринадцать, а Гэвину всего одиннадцать. Они даже не думали о том, чем занимаются, как о сексе. Это называлось «мы просто попробуем». Трудно было думать об этом как о сексе даже и много позже. Примирись Лонни с таким восприятием ситуации, это бы означало, что Лонни пидор.
Митч. Митч не единожды позволял Лонни обнять и приласкать себя, когда жаловался ему на своих грёбаных родителей, но ни разу не разрешил зайти дальше этого, не дал Лонни «просто попробовать», и Лонни
