Елена Арсеньева - Большая книга ужасов – 68 (сборник)

– Батюшки мои, – растерянно протянул Васька. – Да где ж я эту крашенку раздобуду?! И как ее в одну руку возьму, а в другую – зажженную свечку, если у меня и вовсе рук нет?!

И вдруг с крыльца донесся пронзительный крик! Это был голос Катьки Крыловой! Она во всю мочь орала:

– Я от тебя с ума сошел на раз! На два – в любви признался…

«Спятила Крылова!» – в первую секунду испугался было Васька, но тут Катька закричала еще громче:

– На три – отшила ты меня,Сказала: «Обознался!Не для тебя, не для тебяЯ здесь одна гуляю.Вали отсюда, молодой!Я знать тебя не знаю!»

Да ведь это культовая песня Королевича «Раз-два – и вся любовь»! И это не просто песня – это предупреждение!

– Черная тварь близко! – воскликнула Марфа Ибрагимовна. – Беги! И помни, что я тебе в прошлый раз говорила: с василиском справишься, если он самим собой станет, причем по своей воле! А теперь беги мышиными ходами и больше сюда не возвращайся!

Васька шмыгнул под уже знакомые ему паутинные занавеси, и вдруг Марфа Ибрагимовна тихо сказала:

– Прощай, Васька Тимофеев! Храни тебя Господь!

Васька оглянулся было, однако на крыльце совсем рядом раздалось злобное карканье:

– Ты что здесь делаешь, дурная коза?! А ну, говори!

– Я ничего, я просто так! – испуганно закричала Катька Крылова. – Я пришла просить вас снова превратить меня в девочку! Я хочу домой вернуться!

Васька, не слушая, кинулся в чуланчик и пополз по уже знакомому мышиному ходу.

В голове была жуткая, невообразимая каша! Просьба, вернее мольба, Марфы Ибрагимовны, вновь нахлынувшие воспоминания о Кузьмиче, которые Васька старательно гнал от себя, чтобы снова не затосковать, беспокойство о Катьке Крыловой, которая героически его прикрывала, страх за родителей, по-прежнему остававшихся во власти василиска, ужас перед беспощадной Ульяной – да еще мысли о дворовом, которого надо найти, чтобы избавить Любашу от наваждения!

Конечно, влюбиться в Королевича могла только полная идиотка, и, наверное, по-хорошему следовало бы заниматься собственным спасением и заодно вызволять Катьку Крылову, однако Васька не мог, ну просто не мог перестать думать о Любаше. В том, что Ульяна наводит на нее помрачение через любовь, крылась какая-то особенная гнусность, и Васька вдруг осознал: ему необходимо не просто вернуться домой, а одолеть Ульяну!

Нет, это слишком громко сказано, конечно: одолеть ее вряд ли Ваське по силам! – но хоть какие-то палки в колеса надо вставить. Пусть знает, что хоть кто-то есть на свете, кто ей противится. Пусть это даже котишко-оборотень, как она его называет с презрением. Да хоть горшком назови! Марфа Ибрагимовна вообще портрет, а все же пытается с ней бороться, помогая Ваське. Кузьмич вообще… до последнего дыхания!

Вот и Васька будет бороться!

Наконец он выбрался из подвала, потом из огорода, огляделся, прикидывая, где может находиться старая конюшня, – и ринулся в том направлении.

У Веры Сергеевны жутко болела голова. Муж вернулся на работу, а она все лежала, с трудом приходя в себя от страшного потрясения, испытанного утром. Причем чем больше проходило времени, тем с большим трудом она могла вспомнить, что вообще случилось. Какая-то целительница, какое-то лекарство, которое Васька разлил… Все было словно туманом подернуто.

Очень хотелось пить. Она кое-как встала и пошла на кухню. Из ванной доносился плеск воды.

Вера Сергеевна удивилась. В последнее время сына невозможно было заставить умываться. У него появилась просто какая-то водобоязнь!

«Вот в чем дело! – вдруг сообразила Вера Сергеевна. – Его укусила собака! Бешеная собака! И у него в самом деле развилась водобоязнь! Отсюда все странности! Его нужно немедленно к врачу тащить, а не дурацких целителей искать. Хотя… хотя если сейчас он плещется в воде, значит, у него нет никакой водобоязни?»

Она не выдержала и распахнула дверь.

В ванной пахло почему-то нашатырным спиртом. Сын, в одних шортах, стоял, нагнувшись над ванной, и мыл голову.

Вот он закрутил воду, выпрямился, снял полотенце, начал вытираться – и увидел Веру Сергеевну.

Отбросил полотенце и начал пятерней приглаживать еще мокрые волосы. Они показались Вере Сергеевне какими-то очень темными.

Вера Сергеевна растерянно огляделась – и вдруг увидела валяющийся на полу тюбик черной краски для волос. Этой краской она пользовалась когда-то давным-давно, а потом быть брюнеткой ей разонравилось.

– Ты покрасил волосы?! Зачем?! – воскликнула Вера Сергеевна.

– Ну, теперь ему точно конец придет, – непонятно ответил сын, довольно ухмыльнулся и прошмыгнул мимо нее в свою комнату.

Вообще ситуация была, как иногда выражался Васькин отец, патовая. Ну где, где, где в разгар июля взять освященную крашенку – вдобавок прошлогоднюю! – и свечку? Да еще зажженную? Как отнести их в конюшню?

Полный бред. А не будет поношенного недоуздка – не удастся справиться с наваждением, которое Ульяна напускает на Любашу. А Васька должен, просто обязан спасти ее!

Он подошел к старым воротам, которые, казалось, никто не открывал последние лет десять, а то и сто. Их оплело паутиной, они заросли травищей и замшели, но Васька прополз под ними, извиваясь ужом, задыхаясь и чихая от густого земляного и травяного духа.

«Сделаться бы человеком, стать на Зеленском съезде или на Сормовском повороте в час пик – и стоять, дыша нормальным воздухом!» – подумал сердито.

Наконец Васька выпрямился – да так и ахнул, обнаружив себя посреди двора, в котором каждая травинка была подстрижена и приглажена, и выглядело все это так, словно двор кто-то только что причесал.

Да и в самом деле причесал, как немедленно обнаружил Васька! В уголке двора около поленницы возился какой-то малорослый дедок в лаптях, полосатых штанах и серой рубахе чуть ли не до пят, подпоясанной потертым ремешком. Рядом валялись крохотные грабельки, а сам дедок насыпал в длинное корыто зерно из небольшого ведерка и причитал:

– Хынь-хынь! Ох, тоска, ох, смертная! Мне бы хоть махонькую да пегонькую лошадушку! Пропадает дворовушка безлошадный! Пропадает-погибает!

И он залился мелким старческим плачем, таким жалобным, что у Васьки у самого слезы выступили. Этот дедок был до того похож на Кузьмича, ну прямо как близкий родственник!

Ну да, тот нечистик – и этот нечистик, а что один заколдованный, а другой природный, так разве в этом дело? Оба они за крестьянским двором присматривали: один баньку стерег, другой – конюшню…

Внезапно дворовой увидел Ваську – да так на него и вытаращился:

– Котишка-оборотень? Не ты ль у Кузьмича жил-поживал?

– А вы откуда знаете?! – изумился Васька.