Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 1.

— Я слушаю тебя, Вернон, — отозвался старик.

— Прошу вас сохранить список имен тех, кто, чувствуя в себе силы и повинуясь душевному порыву, возьмет у вас лопаты и другие необходимые принадлежности, для того чтобы помочь обитателям Братона. Мой отец будет вам очень благодарен за это.

— Рад буду служить ему, — отозвался мистер Вандеркамп-старший; он был богат, но не настолько, чтобы сметь сказать Мурвуду Такстеру “нет”.

— Огромное спасибо. Благодаря вашей услуге мой отец всегда сможет иметь под рукой список, на основании которого можно будет принимать то или иное решение, что немаловажно в наши неспокойные времена. По мнению моего отца, люди, которые всегда готовы прийти на помощь своим соседям, заслуживают особого внимания. Вернон улыбнулся и окинул взглядом аудиторию:

— Кто-нибудь желает что-то сказать? Всем было нечего сказать. Довольно сложно вести разговор на равных с совершенно голым человеком. Его можно спросить, почему на нем нет одежды, но в зале не было никого, кто бы решился поднять эту опасную тему.

— В таком случае я считаю, что отсутствие единства в ваших рядах успешно преодолено, — заключил Верной. — Удачи вам всем. Поблагодарив мэра Своупа за предоставленное слово, Вернон сошел со сцены и покинул зал так же, как и появился. Чермное море снова расступилось, чтобы сойтись за его спиной. С минуту все сидели молча, может быть, потому, что хотели убедиться, что Вернон Такстер удалился из зоны слышимости. Потом кто-то рассмеялся, его смех подхватил другой человек, потом Демон начала хохотать во все горло и прыгать на месте. Однако остальным все еще было не до веселья. Они закричали, чтобы весельчаки заткнулись — и несколько минут зал слегка напоминал веселое подобие ада.

— Спокойствие! Прошу всех успокоиться! — кричал мэр Своуп. Шефу Марчетте этого показалось мало, и, вскочив с места, он заревел, как пожарная сирена, призывая к тишине.

— Это шантаж, черт возьми! — Мистер Моултри снова был на ногах. — Никак по-другому эту ерунду не назовешь! Несколько человек его поддержали, но остальные, в том числе мой отец, крикнули Моултри, чтобы тот замолчал и дал возможность сказать шефу пожарной команды. Так все и решилось: шеф Марчетте объявил, что добровольцы могут немедленно отправляться в Братон, где у моста с горгульями река уже подступила к ближайшим домам; кроме того, нужно несколько добровольцев, которые помогли бы ему грузить в машины лопаты, кирки и другие инструменты из магазина мистера Вандеркампа, Когда шеф Марчетте закончил распоряжения, незримая сила Мурвуда Такстера уже была всеми забыта, и все как один отправились в Братон. Даже мистер Моултри. Узкие улочки Братона уже были залиты водой. В воде хлопали крыльями несчастные цыплята, плыли собаки, спасая свои шкуры. Дождь ударил с новой силой; его перестук по крышам казался грубой ритмичной музыкой. Темнокожие люди выносили свои пожитки из деревянных домиков и тащили их на возвышенности, пытаясь спасти хоть что-нибудь. Машины и грузовики, шедшие из Зефира, гнали перед собой волны, которые расходились во все стороны по затопленным дворикам и с пеной разбивались о фундаменты домов.

— Да, река разошлась не на шутку, — пробормотал отец, крепко держась за баранку. На лесистом берегу реки, стоя по колено в воде, уже вовсю трудилось большинство населения Братона. Земляная дамба росла прямо на глазах, но река была жадна до земли. Мы оставили пикап возле общественного баскетбольного зала в Центре досуга и отдыха Братона, где уже собралось много машин, и все вместе направились к реке. Над медленно, но неуклонно поднимавшейся водой клубился туман, в котором беспорядочно метались лучи фонарей. Над головами полыхали молнии, грохотал гром и завывала буря. Со всех сторон неслись выкрики, призывавшие поднажать. Мама схватила меня за руку и крепко ее сжала, а отец вместе с остальными прибывшими из мэрии направился к жителям Братона, которые пытались возвести дамбу. К реке задом подали грузовик, полный песка. Какой-то неф подсадил отца в кузов, и отец тут же принялся насыпать в мешки песок и подавать их вниз насквозь промокшим людям, которые укрепляли мешками дамбу.

— Эй, вы там! Эй, там! — закричал кто-то. — Она не простоит и пяти минут! Соревнуясь в скорости с лучами фонарей, голоса и крики пересекались и смешивались над водой. В большинстве голосов слышался страх. Мне тоже стало страшно. В этом было что-то, связанное с человеческой природой и пределом способности к самообладанию. За годы спокойной жизни мы привыкли верить, что являемся хозяевами своего жилища и местности, его окружающей, что Бог дал нам Землю с тем, чтобы мы, люди, на ней правили. Эта иллюзия так же дорога и необходима нам, как свет по ночам. На самом деле правда куда ужаснее: наши тела так же хрупки и непрочны, как молодые деревца под напором урагана, а наши дорогие жилища недалеко ушли от чахлого сухостоя. Мы пытаемся уйти корнями в содрогающуюся от внутреннего трепета землю, мы живем там, где поднимались и рассыпались в прах горы и где превращались в туманную мглу доисторические моря. Мы и построенные нами города недолговечны; да и сама Земля — лишь проходящий поезд. Когда вы стоите по колени в мутной илистой воде, которая быстро поднимается вам до пояса, и слышите в темноте, как кричат со всех сторон люди, тщетно пытающиеся сдержать напор неумолимого течения, вы наконец понимаете истину: вам не победить никогда. На исчезавшем под напором Текумсы берегу не было ни одного человека, который хоть на секунду верил бы в то, что реку можно остановить. Так было всегда, так случилось и в этот раз. Но, несмотря ни на что, работа продолжалась. Грузовик, полный лопат и другого инструмента, прибыл от магазина мистера Вандеркампа. Мистер Вандеркамп-младший тут же принялся выдавать людям инструмент, записывая имена на листке, укрепленном на дощечке с зажимом. Дамба из земли и мешков с песком продолжала расти навстречу воде, которая проникала сквозь расселины в людской постройке подобно коричневому супу, вытекающему наружу сквозь дыры на месте зубов в старческом рту. Поднимавшаяся вода скрыла пряжку моего ремня. В небесах зигзагами полыхали молнии. Вслед за каждой вспышкой раздавался скрежещущий удар грома такой силы, что нельзя было расслышать даже пронзительного визга испуганных женщин.

— Как близко ударило! — крикнул преподобный Лавой, сжимавший в руках лопату. Он был очень похож на свежевылепленного из глины Адама.

— Свет гаснет! — крикнула через несколько секунд какая-то чернокожая женщина. И действительно, Братон и Зефир начали медленно погружаться во тьму. В нескольких десятках окон мигнул и погас свет. Через мгновение весь мой родной городок лежал во тьме: невозможно было различить, где небо, а где вода. Где-то вдалеке, так далеко, как только можно было разглядеть, хотя и определенно в пределах Зефира, в окне какого-то дома затеплился огонек, словно пламя мерцающей свечи. С минуту я неотступно следил, как далекий огонек перемещался из одного окна в другое. Довольно скоро я понял, что смотрю на окна особняка мистера Мурвуда Такстера, находившегося в возвышенном конце Тэмпл-стрит. Дальнейшее я сперва почувствовал, а затем увидел. Появившийся слева от меня человек некоторое время молча меня рассматривал. На незнакомце был длинный дождевик, человек этот держал руки глубоко в карманах. Вслед за ударом грома поднялся сильный ветер, разметавший мокрые полы дождевика незнакомого человека, и я похолодел, вспомнив фигуру, которую заметил в то знаменательное утро на берегу озера Саксон. Постояв немного рядом с нами, незнакомец двинулся в сторону работавших у дамбы. Человек был очень высок — я был уверен, что это мужчина, — в движениях его чувствовалась целеустремленность. Два фонарных луча на мгновение скрестились в воздухе, словно в фехтовальном поединке, и в то же мгновение человек в дождевике вошел в перекрестие света. Лучи не позволили мне увидеть его лицо, но зато я разглядел кое-что другое. Голова незнакомца была покрыта шляпой-федорой, с которой каплями стекала дождевая вода. Шляпная лента была скреплена серебряной пряжкой размером с полдоллара, а из-под пряжки торчало маленькое декоративное перо. Перо, потемневшее от сырости, но блеснувшее в свете фонарей явственным изумрудным отливом. Точно таким же, как и у пера, которое я отлепил от подошвы кеда в то утро у озера Саксон. Мои мысли понеслись со скоростью света. Могло ли быть так, что под пряжкой этой шляпы когда-то была пара декоративных перьев, пока ветер не вырвал одно из них? Один фонарный луч, побежденный, отступил. Другой, поколебавшись, тоже метнулся прочь. Человек в шляпе с зеленым пером и дождевике ушел прочь в темноту.