Сергей Дубянский - Деревянный каземат

…Господи, и почему мне так не везет!.. – это была единственная, но всеобъемлющая мысль. На что бы Аревик не пыталась переключить сознание, оно вновь возвращалось к исходной точке – …для чего мне такая жизнь?.. И дальше не существовало ничего. …Вот, вот… как в детской игре… «теплее, теплее…» Окончательное решение еще не сформировалось, но сознание уже начало перебирать варианты, чтоб прекратить бессмысленное потребление кислорода, так необходимого другим людям. Конечно, это ассоциация с кровью подтолкнула его, но самой полоснуть бритвой по венам?.. Это, наверное, очень больно, да и сам процесс происходит мучительно долго. А что тогда?.. Аревик вновь посмотрела в зеркало. Лицо приняло обычный вид, только пятно от растирания стало намного ярче. Она больше не могла его видеть, ведь все беды заключались только в нем; закрыла глаза. …Не видеть его… так бы спать, спать и представлять себя такой, как на портрете. Спать…

К сожалению, снотворного у нее не было. Зато имелось множество всяких других лекарств, купленных в разное время и от самых разных болезней. У части из них давно закончился срок годности, но, может, это даже к лучшему. Стряхнув ладонями воду с лица, она вышла на кухню и достала коробку, служившую аптечкой. Представила, что ей придется съесть всю эту массу таблеток, шариков и капсул. Если б не портрет, ей бы, конечно, и в голову не пришла подобная мысль. Она б жила так, как привыкла жить, как ей предначертано свыше, но теперь, когда известно, какой она должна быть, ничто другое ее уже не устраивает и, значит, жалеть не о чем.

Аревик задумчиво рвала упаковки, бросая их на пол, пока на столе не образовалась веселая пестрая пирамидка. Внимательно взглянула на нее. …Это ж игра – если ничего не подействует, значит, я проиграла. А кто тогда выиграет? Впрочем, какая разница?.. Она ощущала в душе такой покой и благость, что даже удивилась сама. Если б она знала, что все так легко и просто, то давно б сделала это, не дожидаясь, пока ей конкретно укажут, кем она являлась все это время.

Высыпала в рот полную горсть и принялась тщательно жевать. Таблетки хрустели и ломались на зубах, будто сухарики (как-то она покупала их, поддавшись на рекламу). Воспоминание показалось таким далеким, что она даже не смогла припомнить вкус, зато сейчас во рту попадалось, то кислое, то горькое… и это ее последний, самый романтический ужин (конечно, если все получится так, как она задумала).

Закончив «трапезу», Аревик легла на постель, закрыла глаза и принялась считать несуществующих слонов. Интересно, сколько их должно уйти за горизонт, прежде, чем удастся оказаться с ними в одном измерении?..

Допив вино, Костя уснул. Его предыдущее агрессивное настроение ни в ком не вызвало желания будить его, а, тем более, доставлять домой. Охранник же категорически отказался оставлять его на ночь. Правда, потом все сошлись в понимании того, что талант имеет право на определенные странности. Костю оставили в подсобке и выключили свет, в тайне надеясь, что к ночи он проспится и самостоятельно уберется домой, но проснулся он только глубокой ночью.

Вернее, определить, что наступила ночь, он не мог, потому что окон в подсобке не было. Он долго сидел, пытаясь сообразить, где находится, хотя привычные запахи сразу подсказали, что ничего страшного не произошло. Ощупав потрескавшиеся подлокотники кресла и импровизированный стол, Костя вспомнил отдельные фрагменты вчерашнего вечера. …Аревик… может, зря я ее выгнал, да еще так бездарно угробил целый стакан вина!.. Ладно, сейчас возьмем еще… Оставалось сориентироваться во времени, чтоб понять, где и что можно взять. Костя встал и выставив руки, наугад двинулся вперед; сделав несколько шагов, как слепой котенок, ткнулся в стену. Что-то упало и покатилось по полу. Двинулся вдоль стены, свалив несколько рекламных щитов, и тут вспыхнул свет.

– Ты чего дебоширишь? Оклемался, что ли?

– Ага, – Костя повернулся к охраннику, – сколько времени?

– Два часа ночи.

– Черт… много, – Костя потер виски, – у тебя выпить нету?

– На службе не положено. Что, хреново?

– Да так, – Костя пожал плечами, – в принципе, обычно. Слушай, я денег дам. Может, за пивом выскочишь? А то боюсь, если ментов встречу, они ж могут меня и не понять.

– Давай, – охранник вздохнул, – а то помрешь ведь.

– Не помру, – Костя повеселел, – возьми пару банок чего-нибудь крепкого, без разницы.

Они уже миновали темный зал.

– Я закрою тебя тут, – охранник звякнул ключами.

– Да ради бога, – беззаботно отозвался Костя. Он ведь и не собирался никуда идти.

Замок щелкнул. Постояв несколько секунд у двери и видя сквозь толстое рельефное стекло лишь безжизненную темноту, Костя решил вернуться в зал. Зажигать свет среди ночи не стоило, но сама атмосфера и гулкое эхо, поднимавшее к потолку каждый звук, а еще внутреннее ощущение чего-то родного, вызывали состояние умиротворения. Если б он изначально находился здесь, а не в пыльной подсобке, то, возможно, и с Аревик поступил по-другому.

В памяти стали всплывать подробности инцидента. Похоже, все-таки эта армянка сильно его разозлила – вот только он не мог вспомнить, чем именно. Хотя какая теперь разница – главное, он сделал портрет таким, каким и хотел. Костя решил вновь заглянуть в подсобку, чтоб свежим взглядом оценить последнее творение, и вдруг услышал голос:

– Ты даже не поговоришь со мной? Опять к ней бежишь?

Костя знал, что в галерее никого нет, но ничуть не удивился, потому что предметы уже не раз пытались «разговаривать» с ним. Особенно часто это делал капризный чистый холст, когда, ввалившись «на автопилоте» домой, Костя замертво падал на свою «лежанку». В голове начиналось кружение (причем, сразу в нескольких плоскостях), которое сопровождалось световыми эффектами в виде огненных фонтанов и падающих звезд. Именно тогда на холсте, вроде, проступали контуры ненаписанных картин и уговаривали взяться за работу.

Костя считал, что таким образом с ним общается совесть, хотя допускал и другую трактовку (более медицинскую и научно аргументированную) – белая горячка. С другой стороны, если уже на следующий день его руки переставали трястись, а движения кисти делались четкими и уверенными, значит, это все-таки совесть. Но с чего она проснулась сейчас, ведь он закончил свою лучшую работу?..

– Посмотри на меня, – произнес голос требовательно.

Косте стало интересно, как же выглядит его совесть. Он поднял голову, но свет, робко выползавший из подсобки и растворявшийся в темноте зала, мог лишь обрисовать контуры предметов. Зато в самом верху – там, куда он повесил «Взгляд», светились самые настоящие глаза; светились так, вроде, написаны фосфорическими красками… даже нет, никакие краски не смогли бы дать им такого ощущения жизни! Пока картина находилась в мастерской, такого эффекта не возникало. Значит, как сказали бы медики, «болезнь прогрессирует» – кроме слуховых, появились еще и зрительные галлюцинации, а это плохо. Тогда скоро он начнет рисовать зеленых чертиков, которыми в период антиалкогольной компании врачи пугали население страны.