Клайв Баркер - Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Она сделала так, как сказали. X. Г. быстро оглядывался по сторонам, как загнанный кролик. Он убедился, что двор пуст, и подошел к тому месту, где стояла Ванесса.

— Что вы здесь делаете? — требовательно спросил он.

— Вы не пришли, — с укором ответила она. — Я думала, вы меня забыли.

— Дело осложняется. Они все время сторожат нас.

— Я не могу больше ждать, Харви. Это неподходящее место для отпуска.

— Конечно, вы правы, — с удрученным видом сказал он. — Это безнадежно. Безнадежно. Вы должны бежать отсюда, а о нас забыть. Они никогда нас не выпустят. Правда слишком ужасна.

— Какая правда?

Он покачал головой.

— Забудьте об этом. Забудьте, что мы когда-либо встречались.

Ванесса взяла его длинную и тонкую руку.

— Я не забуду, — возразила она. — Я должна знать, что здесь происходит.

Гомм пожал плечами:

— Возможно, вам надо узнать. Возможно, весь мир должен узнать.

Он потянул ее за собой, и они скрылись в относительной безопасности арочных проходов.

— Для чего эта карта? — был ее первый вопрос.

— Тут мы играем, — ответил он, уставившись на запутанные каракули. Затем вздохнул. — Конечно, не всегда это была игра. Но системы вырождаются, знаете ли. Неизбежное состояние и для дел, и для идей. Вы начинаете с прекрасных намерений, и через два десятилетия… Два десятилетия, — повторил он, словно это ужаснуло его, — мы играем с лягушками.

— Вы не должны так сильно переживать, Харви, — сказала Ванесса. — Вы прикидываетесь бестолковым или это старость?

Он почувствовал укол, но уловка сработала. По-прежнему глядя на карту мира, он произнес следующие слова так четко, словно отрепетировал признание.

— Это был день торжества здравого смысла, в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, когда земные владыки поняли, что они на грани разрушения мира. Мысль о Земле, населенной лишь тараканами, не радовала их. Если нужно предотвратить уничтожение, решили они, наши лучшие инстинкты должны взять верх. Могущественные собрались за закрытыми дверями на симпозиуме в Женеве. Никогда прежде не было такой встречи умов. Лидеры парламентов и политбюро, конгрессов и сенатов, хозяева Земли — на одном общем обсуждении. И они решили, что в дальнейшем судьбы мира будет контролировать особый комитет, состоящий из влиятельных и независимых ученых вроде меня самого. Из мужчин и женщин, свободных от политических пристрастий и прихотей, способных предложить некие главные принципы, которые удержат человеческую расу от массового самоубийства. Предполагалось, что в комитет войдут представители всех ветвей человеческой культуры, лучшие из лучших, интеллектуальная и духовная элита, чья коллективная мудрость принесла бы новый золотой век. Во всяком случае, такова была теория…

Ванесса слушала, не задавая ни одного из десятков вопросов, что роились у нее в голове после его короткой речи. Гомм продолжал:

— И это до сих пор работает. Да, работает. Нас было только тринадцать, чтобы сохранить некий консенсус. Русский, несколько европейцев… милая Йонийоко, конечно… новозеландец, пара американцев… да, мы были очень сильной группой. Два лауреата Нобелевской премии, включая меня самого…

Теперь она вспомнила Гомма По крайней мере вспомнила, где видела его лицо. Оба они были тогда много моложе. Она, будучи школьницей, учила его теории наизусть.

— Наши советы должны были поддерживать взаимопонимание между будущими представителями власти, а также создание гуманных экономических структур и развитие культурной индивидуальности наций. Это банальности, конечно, однако в свое время они звучали убедительно. Так получилось, что почти с самого начала все наши заботы были территориальными.

— Территориальными?

Гомм сделал широкий жест, указывая на карту перед собой.

— Мы помогали делить мир, — сказал он. — Регулировали маленькие войны так, чтобы они не переросли в большие, сдерживали произвол диктатур — и таким образом стали домашней прислугой мира, вычищая грязь всюду, где она слишком густела Это была огромная ответственность, но мы с радостью взвалили ее на себя. Вначале нам это нравилось. Нам казалось, что мы, тринадцать человек, направляем жизнь человечества, и никто, кроме людей из самых высоких эшелонов власти, не знает о нашем существовании.

Ярко выраженный синдром Наполеона, подумала Ванесса. Гомм, без сомнений, безумен — но какое величественное безумие! И, в сущности, безобидное. Зачем его запирать? Он определенно не способен причинить вред.

— Мне кажется несправедливым, — сказала она, — то, что вы заперты здесь.

— Ну, это, конечно, для нашей безопасности, — ответил Гомм. — Вообразите хаос, который настанет, если какая-нибудь анархистская организация обнаружит нас и прикончит. Мы движем мир. Это не значит, что все так и идет, я уже говорил — все системы разваливаются. Время проходит, а земные властители, знающие, что для решения самых острых вопросов у них есть мы, заняты удовольствиями, а не раздумьями. На протяжении пяти лет мы не столько советовали правителям, сколько замещали их, жонглирующих народами.

— Как забавно, — сказала Ванесса.

— До определенной степени, — отозвался Гомм. — Но слава меркнет очень быстро. И через десятилетие или что-то около того начинает сказываться нагрузка. Половина комитета уже мертва. Головатенко выбросился из окна. Бьюкенен — новозеландец — болел сифилисом и не знал об этом. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно мы все умрем. Клейн обещает найти людей нам на замену, но на самом деле никого это не волнует. Им наплевать! Мы для них — механизмы, не больше. — Он сильно разволновался. — Пока мы поставляем им решения проблем, они счастливы. Ну… — Голос его упал до шепота. — Мы покончим с этим.

«Что это — миг осознания себя?» — размышляла Ванесса.

Был ли перед ней здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно, она в силах ему поспособствовать.

— Вы хотите выбраться отсюда? — спросила она.

Гомм кивнул.

— Я бы хотел повидать свой дом, прежде чем умру. Я отказался от многого ради комитета, Ванесса Это почти довело меня до безумия…

«О, — подумала она, — он знает».

— Не слишком ли эгоистично сказать, что моя жизнь кажется мне слишком большой жертвой, чтобы отдавать ее за мир?

Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не возразила.

— Что ж, так и есть! Я не раскаиваюсь. Я хочу уйти отсюда! Я хочу…

— Говорите потише, — посоветовала Ванесса.