Нацуо Кирино - Хроники Богини

— А где он находится?

— Далеко отсюда, на юге. Архипелаг — это череда маленьких островов, так что если плыть от одного к другому, то плавание не такое уж и тяжелое. Природа на этих южных островах совсем не такая, как на Ямато. Красивые, говорят, там места. Но есть там и яды, каких нет на Ямато.

— Что за яды?

Шаман ухмыльнулся.

— Этого я не знаю. В прекрасных местах есть люди, растения и животные, но есть также западни, яды и смерть, да такие, что нам и выдумать сложно. Так мне представляется.

Якинахико еще больше захотелось посетить архипелаг. Хотелось ему браслетов, таких, как были у шамана, и к тому же не мог он сдержать возбуждения, представив, что в незнакомых местах его ждут встречи с прекрасными женщинами. Да и «невиданные яды» засели у него в голове.

Случилось все это год назад. Охваченный любопытством Якинахико немедленно сел на корабль и после двух недель плавания добрался до большого острова Амароми, самого крайнего острова архипелага. Там он встретил красавицу Масаго-химэ, дочь старейшины, и тут же женился на ней.

Теперь отправился в плавание, чтобы еще раз встретиться с Масаго-химэ. На его левой руке, под рукавом, уже красовался браслет из стромбуса — подарок жены. И браслет шамана по блеску раковины и по изысканности работы не шел ни в какое сравнение с этим.

Якинахико через ткань дотронулся левой рукой до браслета. Ему хотелось побыстрее увидеться с Масаго-химэ. Никогда раньше он так сильно не тосковал по женщине, которая была ему женой. Может быть, только раз давным-давно ему нестерпимо хотелось увидеться со своей женой, и его душевные муки были такими сильными, что он даже хотел умереть. Но поскольку жил он так долго, как живут скалы, то все это стерлось из его памяти.

— Господин Якинахико, посмотрите!

Унаси показывал куда-то вперед по ходу корабля. Там, на белых гребнях волн, раскачивалась маленькая лодочка из тростника. Ее то и дело накрывало волной: она то всплывала, то уходила под воду, но потом снова всплывала.

Почему-то Якинахико стало тяжело на душе.

— Что это?

— Да уж, интересно, что это может быть. Мне такого видеть не приходилось.

Унаси тоже был мрачен.

— Нужно спросить. Давай, позови кого-нибудь.

Унаси побежал по раскачивающемуся кораблю звать кормчего.

— Что это там за маленькая лодка? — показывая в море, спросил Якинахико кормчего, павшего перед ним ниц.

Кормчий пригляделся, и лицо его разом словно окаменело.

— Это останки младенца. На острове, что поблизости, мертворожденных младенцев кладут в лодки и оставляют на волю волн. А потом молятся, чтобы попал тот младенец в счастливую страну где-то в море и, обретя новую жизнь, вернулся на остров.

Якинахико наблюдал за тростниковой лодкой, которая вот-вот могла пойти ко дну. Что-то не давало ему покоя. Какая-то мысль тревожила его: когда-то давным-давно он сам отправлял такую лодку в море. Но когда это было и кто был в той лодке, он вспомнить не мог. То ли было это, то ли не было. Какое-то неопределенное, смутное воспоминание. Прошло уже, наверное, несколько столетий, а возможно, и тысяча лет с тех пор, как Якинахико превратился в человека. Было это так давно, что он уже почти не помнил те времена, когда был богом.

— После того как закончатся родовые муки, тебя ждут муки расставания.

Бормотание Якинахико достигло слуха кормчего, и тот от волнения склонился в поклоне так низко, что дотронулся лбом до палубы.

Было что-то особенное в чувствах Якинахико, что отличало его от других людей. Когда он говорил о своих чувствах, те, кто был рядом, начинали плакать или же весело и дружно смеяться. Поэтому вокруг Якинахико всегда собиралось много людей, которые ловили каждый его жест, каждое слово.

Неожиданно ястреб пронзительно закричал и вцепился в перчатку из оленьей кожи.

— Кэтамару, туда нельзя!

Кэтамару, почувствовав интерес хозяина к тростниковой лодке, собирался взлететь. Когда Якинахико протянул руку, чтобы успокоить его, острые когти Кэтамару задели тыльную сторону его руки. Из рваной раны хлынула кровь. Унаси поспешно замотал руку хозяина белой тканью, чтобы остановить кровотечение. Якинахико слегка прищелкнул языком от досады: такое случалось не часто. Ястреб был хорошо прирученной птицей и всегда подчинялся приказам хозяина, но сегодня он почему-то был возбужден. Вид у Унаси был извиняющимся, как будто это была его вина, и он с тревогой смотрел на намокшую от крови повязку на руке хозяина.

— Похоже, рана серьезная.

— Да все в порядке. Быстро заживет, — заметив, что Унаси переживает, сказал Якинахико, пытаясь спрятать пораненную руку.

— Ой, утонула! — закричал кормчий, показывая куда-то вдаль, туда, где волна поглотила убогую лодчонку. Якинахико слегка покачал головой.

— Зачем умершего младенца отправляют в море? Не лучше ли похоронить как-то по-другому? Или люди думают, что на дне умерших ждет покой?

— Наверное, жители этого острова верят, что это так. Верят, что в следующий раз ребенок непременно родится здоровым. Разве не для этого они и молятся?

Унаси, похоже, поверил такому объяснению, но Якинахико был настроен скептически.

— Да так ли это? Важно то, что у каждого своя судьба. Если умер человек, то на этом и конец, не так ли? Не вижу никакого смысла в том, чтобы так поступать с мертвецами. Бедный младенец! Один, в лодке, — будто бы говоря сам с собою, рассуждал Якинахико.

Когда он произнес «бедный младенец», что-то екнуло у него в груди. Может быть, такой мертворожденный «бедный младенец» был и среди его детей? Якинахико задумался, закрыв глаза, но вспомнить не смог.

И жен и детей у него было несчетное множество.

От неожиданной встречи с маленькой смертью на просторах океана на душе у Якинахико скребло. Он, которому была дарована вечная жизнь, остерегался смерти, для него было естественным бороться с нею. Смерть была достойна ненависти. Смерть забирала одного возлюбленного туда, где влюбленные уже не могли снова встретиться, а другого погружала в пучину такой глубокой печали, что ему уже было не выбраться оттуда. Смерть была нелепым тираном.

Вместе с тем Якинахико был еще и охотником. Он путешествовал, чтобы убивать животных. Так что, если уж говорить о противоречии, то противоречие здесь явно присутствовало. Вместе с Кэтамару он охотился на разную живность, начиная с маленьких птичек — дроздов, полевых жаворонков — и заканчивая фазанами и зайцами. Стоило ему узнать, что где-то есть дичь, он тут же пускался вдогонку.

Охотился Якинахико не только на животных. Стоило ему услышать молву о какой-нибудь красавице, будь она девственницей или зрелой женщиной, он готов был идти хоть на край света, чтобы соблазнить ее, отобрать у отца, мужа или братьев. Затем, будто пытаясь возместить отобранную у убитых им животных жизнь, он одаривал женщин детьми.