Самая страшная книга 2023 - Оксана Ветловская
– Ниночка, милая, хватит линию занимать. У нас тут все с ума посходили – три вызова, один дурнее другого. Весеннее обострение у них, что ли… Возьми внизу у дежурного адреса, пробегись по ним. Только надо сегодня. Конец месяца, завтра Первомай, сама понимаешь.
– А что за вызовы, Сергей Петрович?
– Да ерунда какая-то. Якобы мертвые по городу ходят.
– Мертвые?
– Ну да. Чепуха, конечно. Но люди звонят, сообщают. И заявления. Надо реагировать. Возьми бланки, опроси.
Семин махнул рукой и пошел к себе.
Шагая в дежурку, Нина Павловна подумала, что майор прав и ходячие покойники – это, безусловно, ерунда. Но все-таки хорошо, что он сказал ей об этом уже после возвращения с места находки прибрежного трупа. Тот коричневый мертвец все никак не выходил у нее из головы.
Учительница русского языка и литературы, степенная дама с седым пучком на голове, поджимала губы после каждой фразы.
– Урок сорван. Полностью.
Молчание. Поджатые губы.
– Кем сорван? Почему? – Нине Павловне приходилось вытягивать ответы чуть ли не силком.
– Заглядывал. В окно.
И снова пауза и рот, похожий на куриную гузку.
– Кто заглядывал?
– Мертвец этот.
Нина Павловна вздохнула:
– Опишите его, пожалуйста. Как можно подробнее. Что вы запомнили?
– Голый череп, черные глазницы.
– Все? Больше ничего не помните? В какое окно он заглядывал? Сюда, на второй этаж?
– Сюда, да.
Нина Павловна подошла к окну. Рамы и стекла целы. Внизу – ни уступов в стене, ни следов.
– Но как он сюда забрался?
– Не знаю. Залез как-то.
– А вы что? Что предприняли?
Учительница напряглась еще сильнее:
– А что я? Я по инструкции. Дети перепугались, девочкам у окна плохо стало. Всех вывела, сообщила завучу. Скорая… Милиция… Все как полагается.
Нина Павловна покачала головой и достала бланк опроса. Похоже, ничего больше здесь не узнать. Четвертый месяц она в Колпашево, все здесь друг друга знают, а она – чужая. Чужая для всех.
Но все же. Мертвец в окне второго этажа?
Нина Павловна распахнула дверку милицейского «бобика-канарейки» и взвизгнула от неожиданности. На переднем сиденье скалился свернутой набок челюстью человеческий череп.
А на водительском сиденье скалился лучезарной улыбкой сержант Григорьев.
– Не пугайтесь, товарищ следователь!
Нина Павловна почувствовала, что щеки горят, наливаясь пунцовым стыдом. Товарищ следователь, ага. Визжит, как глупая трусливая баба.
– Что это, Григорьев?
– Череп, Нина Павловна. Экспроприирован в качестве вещественного доказательства!
Надуваясь от гордости, сержант рассказал, что пока следователь возилась с опросом учительницы, он наскоро поспрашивал любопытную детвору, окружившую милицейскую машину, и выяснил, что Пашка и Мишка Степановы раздобыли где-то человеческий череп («Настоящий!» – восклицали первоклашки), насадили его на палку, а после пошли пугать друзей и знакомых. И конечно, добрались до школы.
Палка, второй этаж – картинка мгновенно сложилась. Нина Павловна потрогала череп. Нет, не муляж. И действительно человеческий. А вот челюсть явно не родная – больше по размерам, да и другого оттенка. К верхней части ее прикрутили обычной проволокой, так, чтобы рот можно было открывать и закрывать. Получилось жутковато.
Она перевернула череп. Дырка. Маленькая круглая дырка сзади.
Дом был небедный. Стены в коврах – не типовых советских, а плотных, набитых, пахнущих настоящим югом. Лакированный сервант с баррикадами хрусталя за мутным стеклом, цветной «Рубин», часы с кукушкой, кресло-качалка, телефонный аппарат – все говорило о том, что у хозяина жизнь, в целом, сложилась. Разве что – Нина Павловна подметила это сразу – ни на стенах, ни на столе, ни на шкафах не было фотографий. Вообще никаких.
– Садитесь, – старик подвинул стул.
Пожалуй, он еще старше, чем показалось ей вначале. Одуванчиковые волосы, седая щетина и выцветшие глаза, выражение которых не разобрать за толстыми линзами очков. И руки. Морщинистые трясущиеся руки. Что это – старческий тремор? Или, может быть, страх?
Нина Павловна присела. Терпко пахнуло землей и рассадой, выставленной на подоконнике.
– Это я звонил. Воробьев моя фамилия. Алек… – его голос прервался, – Алексей Антонович.
Старик достал паспорт и положил перед следователем. Пальцы по-прежнему мелко дрожали.
Нина Павловна ждала продолжения.
Воробьев молчал. Он то раскрывал рот, чтобы что-то сказать, то снова его захлопывал, становясь похожим на рыбу, выброшенную на сушу.
– Алексей Антонович, сегодня вы звонили в отделение?
Старик мелко закивал.
– Сообщили о том, что к вам кто-то пришел, верно?
Он зажмурился. Сквозь очки были видны пигментные пятна на старческих веках.
– И кто же это был? Кто к вам пришел, Алексей Антонович?
Старик дернул кадыком и прошептал:
– Они…
– Они? Кто – они?
Воробьев помотал головой, будто отгоняя наваждение. Вопрос повис в воздухе. Нина Павловна вздохнула.
– Вы не возражаете, если я от вас позвоню?
В горпрокуратуре опять было занято. Зато на Кирова ответили сразу же, как будто майор Семин только и ждал ее звонка.
– Ниночка, ты где? Опрашиваешь? В Песках? Бери Григорьева и машину и дуйте к нам, немедленно!
– Что-то случилось, товарищ майор?
– Случилось, Ниночка! Еще как случилось! Тут такое творится!.. – Голос вдруг заглох, как будто трубку зажали рукой.
– Товарищ майор?
– Да, тут я. Скажи Григорьеву, пусть на Ленина не суется, едет по Портовой и Пушкина. А то там люди… Толпа людей. И трупы…
– Трупы?
– Да, трупы! Очень много! Больше, чем нас…
9 мая 1979 года, город Томск
Этих двоих Иван Ефимович приметил еще в Моряковке. Они ходили по пирсу, рассматривая теплоходы и останавливаясь у каждого, и у маленьких «трехсотых» толкачей, и у кургузых «восьмисотых» буксиров, пока не прилипли к его любимцу, родному дому и верному товарищу – мощному «ОТ-2010», красе и гордости Западно-Сибирского речного пароходства.
Не то чтобы они были необычными, эти двое. Наоборот, внешне они были такими же, как все вокруг, – посмотришь, и глазу не за что зацепиться. Слишком обычными. Поэтому он их и приметил.
А здесь, в томском речном порту, они оказались уже на его судне. Деловито, никого не смущаясь, протопали по лестницам на самый верх, в рулевую рубку. Как знали, что капитан Черепанов сейчас именно там.
Иван Ефимович вовсе не хотел подслушивать, о чем эти двое говорили с капитаном. Да и не слышны со второй палубы были их голоса. Но вот густой бас Владимира Петровича до старпома иногда долетал.
«…Это речной теплоход, он не предназначен…»
«…Да как я вам это сделаю? Как вы себе представляете?..»
«…Вы не понимаете, товарищи…»
«…Все так серьезно? ЧП? Ах, даже катастрофа?..»
«…А что с пароходством? Согласовали?..»
Потом капитанский рык стал тише, и слов уже было не разобрать. То ли его попросили понизить тон, то ли он сам решил,
